Пусть льет
Шрифт:
Он посмотрел на часы: двадцать пять минут первого. Он застонал; сердце его, казалось, переместилось в шею и билось там. Он не мог отдышаться, был изможден и напряжен. В ретроспективе ночь виделась ему неделей. Ложась при свете дня, он всегда спал плохо. И его беспокоили две заботы, две мысли, застрявшие под ложечкой, как нежеланная пища. За вечер он истратил двадцать долларов, а это значило, что сейчас у него осталось $460, и сто песет он занял у марокканца, что означало: с марокканцем ему придется увидеться опять.
— Идиот проклятый! — сказал он, слезая с кровати поискать в чемоданах аспирин. Принял три, быстро вымылся под душем и снова лег, чтобы расслабиться; услышав шум душа, горничная постучалась в дверь узнать, когда можно убраться. — Кто там? — заорал он и, не поняв, что она ответила, не встал и ее не впустил. Наконец он снова открыл глаза и обнаружил, что уже двадцать
По-прежнему чувствуя себя не очень, оделся и спустился в вестибюль. Мальчик за стойкой вручил ему бумажку, гласившую: «Llamar a la Sra. Debalberde 28–01». [48] Он безразлично посмотрел на клочок, уверенный, что это предназначено кому-то другому. Выйдя наружу, пошел по улице, не обращая внимания на то, куда идет. Хорошо быть на воздухе. С низкого неба бессвязным манером капал дождик, как будто стекал с невидимых свесов крыши над головой.
48
Позвонить сеньоре Дебальберде… (исп.)
Вдруг Даер понял, что крайне голоден. Он поднял голову и огляделся, решил, что ресторана поблизости не окажется. В полумиле впереди по холму, выступающему в гавань, раскинулся местный поселок. Справа о пустынный пляж тихонько разбивались волны. Он свернул влево, вверх по одной из множества крутых улочек, уводивших за гребень холма. Как и прочие, ее застроили новыми крупными жилыми домами — некоторые еще возводились, но их уже тем не менее заселяли. У вершины холма он набрел на скромного вида гостиницу со словом «Ресторан» печатными буквами над дверью. В столовом зале, где ревело радио, ели несколько человек. Столики были маленькие. Он сел и посмотрел на карточку на столе, отпечатанную на машинке. Она была озаглавлена: «Menu a30 p.». [49] Даер сосчитал деньги и слегка ухмыльнулся — тридцать пять песет у него по-прежнему оставалось. Пока ел закуску, обнаружил, что голод его быстро нарастает; ему становилось намного лучше. За merlans frits [50] он вытащил клочок бумаги, который ему отдал мальчик за стойкой, и рассеянно оглядел его. Имя ему ничего не сообщало; внезапно он понял, что это записка от Дейзи де Вальверде.
49
Обед за 30 песет (фр.).
50
Жареный мерлан (фр.).
— «Радио Интернасьональ», — громыхнул голос имбецильной девушки. Последовало глиссандо на арфе.
У Даера не было особого желания видеть свою вчерашнюю хозяйку — или вообще кого бы то ни было видеть, если уж на то пошло. Теперь ему хотелось побыть одному, использовать возможность познакомиться с непривычностью города. Но, опасаясь, что она может ждать его звонка, он вышел в вестибюль и попросил портье за стойкой набрать ему номер.
— Veinteyochocerouno, — прокричал тот несколько раз, и Даер задался вопросом, сумеет ли он когда-нибудь звонить тут по телефону самостоятельно. После того как человек отдал ему трубку, пришлось довольно долго ждать, чтобы она подошла к телефону.
— Дорогой мистер Даер! Как любезно с вашей стороны мне позвонить! Вы вчера вечером благополучно вернулись? Что за мерзкая погода! Вам это место открывается с худшей стороны. Но крепитесь. На днях тут выйдет солнце и просушит всю эту жуткую мокрядь. Жду не дождусь. Джек очень непослушный. Так мне и не позвонил. Вы там? Если увидите его, передайте, что я на него довольно-таки сержусь. О, я вам хотела сказать — Тамбангу лучше. Попил немного молока. Чудесное известие, правда? Вот видите, наша маленькая экскурсия к нему в комнату принесла какую-то пользу. — (Он попробовал не вспоминать душную комнату, иглы и запах эфира.) — Мистер Даер, я очень хочу вас увидеть. — Впервые она умолкла, чтобы он смог что-то ответить.
Он сказал:
— Сегодня? — и услышал, как она рассмеялась.
— Да, конечно же сегодня. Естественно. Я ненасытна, да? — Пока он бормотал возражения, она продолжала: — Но я не хочу идти к Джеку в контору по некой конкретной причине, о которой сообщу вам, когда мы
И пока Даер решал, каким маслом намазать фразу о вчерашнем гостеприимстве, — понял, что она повесила трубку. Он почувствовал, как к щекам приливает кровь; нужно было как-то вставить это в начало разговора. Человек за стойкой взял с него песету пятьдесят. Даер вернулся к своему столику, досадуя на себя и не понимая, что Дейзи о нем подумает.
Счет принесли на тридцать три песеты, включая обслуживание. У него оставалось пятьдесят сентимо, которые, разумеется, он не мог оставить на чай. Он ничего не оставил и вышел, невинно насвистывая в лицо официанту, смотревшему на него осуждающе. Но, немного пройдя, остановился под маркизой табачной лавки и вытащил две маленькие папочки чеков «Америкэн экспресс». Одна книжка состояла из полусотенных, другая из двадцаток. На судне он пересчитывал чеки каждые несколько дней; от их вида и совокупности он чувствовал себя не таким бедным. Теперь нужно зайти в банк и взять немного денег, но осмотр состояния следует провести в уличной уединенности. Что бы ни желал сделать в банке, там всегда смотрит слишком много людей. В первой книжке останется шесть (он их пересчитал и щелкнул крышкой, закрывая), а, значит, в другой — восемь. Он пошуршал ими почти небрежно и тут же пересчитал снова, чтобы наверняка. Лицо его напряглось; теперь он пересчитывал чеки тщательно, нажимая большим пальцем на край каждого листочка, чтобы разделить возможные два. Все равно обнаружил только семь. Теперь он присмотрелся к серийным номерам: бесспорно, у него осталось семь двадцатидолларовых чеков — не восемь. $440. Лицо его стало озабоченным, пока он и дальше без толку пересчитывал чеки, машинально, как будто по-прежнему за миг до открытия, словно еще могло случиться что-то другое. В уме он старался припомнить место и время обналичивания каждого чека. И вот вспомнил: на судне ему понадобились лишние двадцать долларов, на чаевые. От вспоминания, однако, новая цифра не стала эмоционально приемлемее; он спрятал чеки, глубоко обеспокоившись, и пошел дальше, не сводя взгляда с мостовой.
Банков было много, и каждый, к которому он подходил, оказывался закрыт. «Слишком поздно, — мрачно думал он. — Само собой».
Он шел дальше, контору Уилкокса отыскал легко. Располагалась она над чайной, и все здание аппетитно пропахло выпечкой и кофе. Уилкокс был на месте, и Даеру стало получше, когда он с широким жестом произнес:
— Ну, вот ваша клетка.
Даер едва не ожидал, что он сделает какое-нибудь резкое заявление вроде: «Послушайте, старина, мне, наверное, следует признаться. Я не смогу вас тут применить. Сами видите, почему об этом не может быть и речи». И затем предложит оплатить ему возвращение в Нью-Йорк, а может, и этого не сделает. Даер уж точно сильно бы не удивился; такое поведение сочеталось бы с его собственными ощущениями от всего этого предприятия. Он был готов как раз к такому жестокому удару. Но Уилкокс сказал:
— Садитесь. Пусть ноги отдохнут. Сегодня никто не приходил, поэтому с чего бы думать, что кто-то зайдет и теперь.
Даер сел на стул лицом к Уилкоксу за столом и огляделся. Две комнатки были неуютно малы. В прихожей, где не было окна, стояли кушетка и низкий столик, заваленный туристическими брошюрами. В конторской комнате окно выходило в узкий дворик; кроме стола и двух стульев, здесь стоял зеленый конторский шкафчик. Неприветливая нагота комнаты смягчалась разноцветными картами на стенах — они притягивали взгляд к своим неправильным контурам.
Проговорили они час или около того. Когда Даер заметил:
— У вас, похоже, дела идут без суеты, а? — Уилкокс с отвращением фыркнул, но Даер не сумел истолковать его реакцию как искреннее недовольство. Маркиза, очевидно, была права: во всей этой ситуации имелось что-то таинственное.
— Мне нужно поменять денег, — в конце концов сказал он. Есть вероятность, что Уилкокс может предложить ему аванс.
— Что у вас? — спросил Уилкокс.
— Чеки «Экспресса».
— Я обналичу все, что хотите. Могу дать вам лучше курс, чем большинство банков, и намного лучше, чем в киосках у менял.