Пусть льет
Шрифт:
— Боюсь, мне нужно вернуться в контору. — Настали сумерки, шел легкий дождь. Узкая улица была забита людьми в джеллабах, плащах, турецких полотенцах, рабочих робах, одеялах и тряпье.
— Чепуха, — резко сказал мистер Эшком-Дэнверз. — Вам надо встретиться с Бензекри. Пойдемте. Это важно.
— Ну, раз я ваш секретарь, — улыбнулся Даер.
— В этом деле — да. — Мистер Эшком-Дэнверз шел как мог близко к Даеру, говоря ему прямо на ухо. — Бензекри тут в «Креди Фонсье». Я сейчас покажу вам вход, когда будем идти мимо.
Они вышли на Соко-Чико, заполненную гулом тысячи мужских голосов. Этим вечером электричество здесь было и кафе сверкали.
Пробираясь между кучками мужчин, стоявших за беседами, они медленно переместились к нижнему краю площади.
— Вот вход, — сказал мистер Эшком-Дэнверз, показывая на высокие ворота с железной решеткой на вершине лестницы из нескольких ступеней в
Мистер Бензекри был там, сидел один в конце террасы. Голова у него была как яйцо — довольно лысая, — а лицо — как у озабоченного ястреба. Пожимая руку Даеру, он не улыбнулся; только морщины у него на лбу углубились.
— Выпьете пива? — осведомился он. Акцент у него был сильный.
— Присядем на минутку. Я ничего не буду, — сказал мистер Эшком-Дэнверз; они сели.
— Мне тоже не нужно, — сказал Даер. Ему было не очень хорошо и хотелось виски.
— Мистер Даер на днях принесет вам небольшой подарок, — сказал мистер Эшком-Дэнверз. — Он понимает, что отдать его должен только вам, и никому другому.
Мистер Бензекри серьезно кивнул, глядя в свой пивной стакан. Затем поднял голову и грустно посмотрел с минуту на Даера.
— Хорошо, — сказал он, как будто на этом дело и заканчивалось.
— Я знаю, вы спешите, — сказал Даеру мистер Эшком-Дэнверз. — Поэтому, если вам нужно по делам, идите. И большое спасибо. Я вернусь через несколько недель.
Даер пожелал доброго вечера. Через Соко-Чико и вверх по узкой улице он пробирался с трудом; все двигались ему навстречу. «Мое новое место в жизни: мальчик на побегушках», — думал он со скупой внутренней усмешкой. Мистер Эшком-Дэнверз ему не особо понравился: вел тот себя в точности так, будто платил ему за службу. Не то чтоб он ожидал уплаты, но все равно — главная причина, по которой человек не желает, чтобы ему за такое платили, в том, чтобы не оказываться в подчиненном положении. А он в нем оказался и так.
Уилкокс был нетерпелив, когда он вернулся в контору.
— Что-то вы долго, — сказал он.
— Знаю. Он меня заставил пойти с ним и познакомиться с каким-то другим парнем из банка.
— Бензекри.
— Да.
— Вам не нужно было с ним знакомиться. Эшком-Дэнверз — суетливый старый хрыч. Закроете хорошенько окно, запрете дверь, а свет погасите. Побудьте здесь до половины седьмого. — Уилкокс надел пальто. — Утром зайдете в «Атлантиду» часов в девять, и я дам вам адрес, где делают ключи. Если кто-то будет звонить, скажете, что мне пришлось отлучиться и я перезвоню завтра. До встречи.
7
Дверь закрылась. Даер сидел, оглядывая комнату. Он встал и немного порассматривал карты, поискал в прихожей журналы и не нашел, затем вернулся и снова сел за стол. Буйное нетерпение не давало ему чувствовать себя в комнате уединенно — ему хотелось лишь поскорее выйти отсюда. «Это не то», — машинально твердил он себе; на самом деле он не сидел один в комнате, потому что не верил, что когда-нибудь станет тут работать. Он не мог представить, как изо дня в день сидит в этой непроветриваемой коробке, делая вид, будто занимается несуществующими делами. В Нью-Йорке он воображал нечто настолько иное, что теперь совсем забыл, каким оно будет. Он спросил себя, хотел бы он, зная заранее, каким оно станет, приехать, и решил, что приехал бы все равно, несмотря на глубокую апатию, которую в нем вызывала мысль о работе. Кроме того, работа была слишком химерична и нелепа, это ненадолго. Когда она прекратится, он будет свободен. Он фыркнул, слабо. Свободен, вероятно — с сотней долларов между ним и голодом. Мысль не была приятной: от нее он весь напрягся. Даер прислушался. Поверх шума, издаваемого автомобильными гудками снаружи, тихо шелестел падающий дождь.
Он заглянул в верхний ящик, не будет ли там листка бумаги, нашел и принялся печатать письмо. Листок был с шапкой: «ТУРИСТСКИЕ УСЛУГИ. ЕВРОПА — АФРИКА». «Дорогая мама: Просто записка. Прибыл вчера вечером, жив-здоров». Ему захотелось прибавить: но ощущение такое, будто я тут уже месяц; однако она не поймет, решит, что он несчастен. «Переезд сюда прошел прекрасно. У нас была довольно ровная погода всю дорогу, и меня вовсе не укачивало, что бы ты ни говорила. Итальянцы оказались не так уж плохи». Родители пришли его проводить и расстроились, узнав, что ему придется жить в каюте с двумя итальянцами. «Как видишь, я пишу это из конторы. Джек Уилкокс уже ушел, и я остался за главного». Он миг подумал, не глупо ли выглядит выражение «за главного», и решил оставить. «Надеюсь, ты не будешь за меня волноваться, потому что причин этому нет. Климат здесь вообще не тропический. На самом деле тут довольно прохладно. Город вроде бы чистый, хоть и не очень современный». Он прекратил печатать и уставился на карту Африки перед собой, вспоминая сумасшедший подъем по темным переулкам с марокканцем по пути к бару. Затем он увидел лицо Хадижи и нахмурился. Он не мог позволить себе думать о ней, пока писал матери; в этом была чудовищная неверность. Но воспоминание, вместе с другими, поярче, упорствовало. Он откинулся на спинку и закурил сигарету, раздумывая, сможет ли найти ее бар самостоятельно, если ему захочется вернуться. Даже если б мог, Даер чувствовал, что мысль это скверная. У него с Хадижей назначено свидание в парке Эспинель утром в воскресенье, и лучше всего оставить все как есть; ей может не понравиться, если он попробует увидеться с ней раньше. Он бросил попытку закончить письмо, вытащил лист из машинки, сложил его и сунул в карман, чтобы дописать назавтра. Зазвонил телефон. Англичанку не интересовало, есть мистер Уилкокс на месте или нет, она хотела бронь, одноместный с ванной, в отеле «Балима» в Рабате с четырнадцатого по семнадцатое. Кроме того, ей нужен билет на самолет в оба конца, но это, она осмеливалась предполагать, может и подождать. Номер же следует забронировать немедля, и она на это рассчитывает. Когда она повесила трубку, он все записал и принялся изучать кипу бумаг, помеченных: «Отели — Французская зона». В шесть десять телефон зазвонил опять. То был Уилкокс. «Проверяет меня», — возмущенно подумал Даер, заслышав его голос. Уилкокс желал знать, не заходил ли кто.
— Нет, — ответил Даер.
— Ну, больше мне ничего и не нужно. — Сказал он это, похоже, с облегчением; Даер сообщил ему об англичанке. — Я этим завтра займусь. А вы можете уже и закрываться. Уже десять минут седьмого. — Он помолчал. — Вообще-то, лучше, если вы пойдете. Как только соберетесь. Только внимательней с дверной щеколдой.
— Хорошо.
— Доброй ночи.
— Что такое? Что такое? — бормотал Даер, надевая плащ. Он выключил свет и вышел в коридор, захлопнул дверь и с силой ее толкнул для проверки.
В кондитерской внизу он остановился уточнить, как дойти до бара «Фаро». Видя, как он подходит к стойке, хозяйка любезно приветствовала его.
— Guten Abend, [51] — сказала она и несколько опешила, когда он заговорил с ней по-английски. Но она все поняла и подробно описала, как дойти, добавив, что ходу отсюда всего минута.
Бар он нашел легко. То было очень маленькое заведение, запруженное людьми, по большей части, похоже, знавшими друг друга: между столиками часто перекрикивались. Поскольку места у самой стойки не было — даже тем, кто уже был в баре, — а все столики заняты, Даер сел на скамью в оконной нише и стал ждать, когда освободится столик. Две девушки-испанки, смущенные в своих парижских модельных платьях и с длинными серьгами, стиравшими все остатки шика с их одежды, вошли и подсели к нему на скамью. За столиком перед ним сидела французская пара, пила «Бакарди». Слева от него — две несколько суровые с виду английские дамы средних лет, а справа и немного дальше столик обсели американцы, которые то и дело вставали и ходили к стойке общаться с теми, кому удалось там зацепиться. В дальнем углу за крохотным пианино сидела маленькая очкастая женщина, пела по-немецки. Ее никто не слушал. Даеру место вполне понравилось; ему оно казалось определенно шикарным, но не чопорным, и стало интересно, почему маркиза сказала, что Уилкокса сюда и калачом не заманишь.
51
Добрый вечер (нем.).
— Y pensabamos irnos a Sevilla para la Semana Santa…
— Ay, quehermoso! [52]
— Господи, Хэрри, ну ты его и выхлестал!
— Alors, tu ne te decides pas? Mais tu es marrante, toi! [53]
— Полагаю, она до ужаса несчастна, что приходится возвращаться в Лондон в такое время года.
Женщина за пианино пела:
— Wundersch"on muss deine Liebe sein. [54]
52
А мы думали поехать в Севилью на Святой неделе… — Ах, как прекрасно! (исп.)
53
Значит, еще не решил, а? Ну ты и юморист! (фр.)
54
Твоя любовь должна быть красива (нем.).