Шрифт:
Р. ЯРОВ
Пусть они скажут
Звонок раздался внезапно. Часы показывали десять, время для визитов давно прошло, да и не ходил никто сейчас к Улицкому, зная, что по вечерам он в самоуглублении анализирует сделанное днем и предполагаемое на завтра, что все попытки отвлечь разбиваются о непреклонное: "Потом, потом, вот кончу фильм..." А незнакомые люди и вовсе не рискнули бы прийти в столь позднее время к столь знаменитому человеку.
– Открой, пожалуйста, - сказал он жене, - да если это очередная претендентка на роль Глафиры, скажи, что вакансии нет. Поблагодарить не забудь!
– крикнул он вдогонку.
Слава кинорежиссера
Жена вернулась скоро.
– Там какой-то человек хочет тебя видеть. Имени своего не называет, пройти отказывается.
– О, черт!
– Улицкий отставил стакан с чаем и вышел.
В прихожей на половике возле вешалки топтался пожилой человек в длинном темном пальто, в зимней, несмотря на теплую осень, шапке. Щеки его были толстые, усы -- пушистые; казалось по виду - добродушен и недалек. Лицо выражало смущение: должно быть, войдя уже, он понял, что поздновато.
– Здравствуйте, - он протянул руку.
– Кузнецов.
– Здравствуйте, - режиссер смотрел на него с удивлением.
– Простите, что я к вам так поздно - боялся раньше не застать вас дома. А на съемках к вам не пробьешься.
– А вы пытались?
– Вчера только. Не заметили?
Режиссер прищурился, и что-то начало вырисовываться в его памяти. Фигура в длинном черном пальто мелькала вчера днем среди воинов-кочевников, цепляясь за их длинные луки, обходя лошадей. Человек этот добрался даже до шелковой юрты предводителя и начал что-то ему объяснять, но тот показал на режиссера, пожал плечами - жест этот сразу перенес собеседников в культурный двадцатый век.
Режиссер стоял в это время на стене древнего монастыря, специально реставрированной, изображающей крепостные валы старинного города. Воины сгрудились невдалеке, готовясь отразить последний натиск.
Момент был ответственный; ожесточение рукопашных схваток, которого так долго добивался режиссер, овладело, наконец, обеими сторонами. И вдруг эта фигура в пальто с полами, бьющими по коленям, снующая между лошадьми, способная вернуть людей от непримиримости врагов к добродушию товарищей по работе.
– Кто там путается?
– крикнул Улицкий.
– Уберите его к чертовой матери!
Кочевники пошли на приступ, защитники сбрасывали им на головы камни. Помимо драматизма и выразительности, требовалось думать еще и о технике безопасности. Только точное знание каждым своего места могло ее обеспечить; посторонний же подвергался риску. Режиссер вздохнул спокойней, когда увидел, как появился милиционер, взял постороннего за рукав и увел в толпу зевак.
Теперь этот человек стоял в квартире Улицкого в позднее, почти ночное время.
– Так что же вы хотите?
– Я хочу сделать одно замечание по вашему фильму.
– Боюсь, что оно будет излишним. Все его создатели - и сценарист, и я, и актеры - очень много работаем, очень много думаем, изучаем материал всесторонне, чтоб соединить в один сплав историческую правду, современный взгляд на эпоху и богатство характеров. Все это нелегко, но это художественное творчество. Вы же пытаетесь судить о незаконченной работе по случайно попавшемуся вам на глаза съемочному эпизоду, на основании чисто личных вкусов. Простите меня за резкость, но, право же, не стоило ни вам беспокоиться, ни меня беспокоить.
Кузнецов побледнел, но стоял твердо, даже перестал тереть давно уже чистые подошвы о половик.
– Дело не в том, - сказал он.
– Ваши слова отражают общее положение вещей, а у меня замечания по совершенно конкретному поводу. В фильме кочевники берут крепость штурмом с помощью осадных орудий. В действительности все было не так. Вся эта пляска перед стенами и громадные башни были лишь отвлекающим маневром. Азиатские воины, меняя друг друга, рыли с другой стороны крепости подземный ход. Землю они убирали по ночам. В день решительного штурма, когда все население сбежалось в одну часть города, враги стали один за другим выползать из своего подкопа, а когда их набралось достаточно много, ударили защитникам в спину. И все кончилось очень быстро.
– Во-первых, у нас есть исторический консультант, - возразил запальчиво режиссер.
– Во-вторых, насколько мне известно, существует единственный источник сведений о том времени - летопись. Ею пользовались все поколения историков. В нашем фильме события развертываются так, как они описаны в летописи. Хотя у нас и художественное произведение, мы не сочли себя вправе украшать историю. Но, может быть, вы ученый и нашли какие-то новые документы? Тогда...
– Я бухгалтер, - сказал Кузнецов, - и документов никаких не находил. Но дело, повторяю, не в том. Летописец ошибся. Пробравшихся с тыла он принял за передовых бойцов, взобравшихся на стены. Ведь он вместе с остатками защитников заперся в соборе на площади и в течение нескольких дней был лишен возможности следить за ходом событий. Когда церковь, наконец, взяли, скрывшиеся в ней были убиты. Но несколько человек спаслись; сперва спрятались, а потом ушли через тот подземный ход, уже никем не охраняемый. Летопись они захватили с собой, но, будучи, разумеется, неграмотными, не знали, что в ней содержится. А на новом месте запись началась с прерванного, и, таким образом, правда истории осталась навсегда утерянной.
– Для нас это в общем-то не имеет никакого значения.
– Улицкий вздохнул устало.
– Но откуда вы об этом знаете?
– По личным воспоминаниям, - ответил Кузнецов.
– Я там присутствовал.
Режиссер сделал шаг назад и поглядел на своего гостя внимательней. Разговор, утомительный и никчемный, становился к тому же опасным.
Улицкий считал, что работает для народа; этим определялось его творчество. Он думал об этом, не только создавая свои фильмы, но и отвечая на письма, которых приходило множество. Попадались изредка среди них и написанные рукой душевнобольного. Один такой пришел теперь сам. Ну что ж, слава имеет свою оборотную сторону.
– Вы приходите завтра на съемки, - сказал он как можно мягче.
– Мы постараемся выполнить ваш совет.
Он был один в этой просторной прихожей, слева висело зеркало, справа вешалка и ничего не попадалось под руку. А перед ним, возможно, стоял маньяк, одержимый навязчивой идеей.
– Вы не верите мне?
– Кузнецов взялся за верхнюю пуговицу пальто, как бы собираясь остаться и доказывать.
– Я сам себе не верил. Но ведь это возможно - такое состояние памяти, когда человек вспоминает события, случившиеся с его далекими предками. Я расскажу вам, откуда у меня взялось...