Пусть умирают дураки
Шрифт:
Как это ни удивительно, Осано не гордился собственными физическими достоинствами и личным магнетизмом. Он хорошо одевался, тратил на костюмы большие деньги, но на самом деле не был физически привлекательным. Лицо его было несимметрично костлявым, а глаза бегающими, бледно-зелеными. Но он ставил на свою пульсирующую жизненность, притягивавшую людей. Конечно, большая доля его славы основывалась не на литературных достижениях, а на персональности, включая быстрый изощренный ум, привлекавший мужчин так же, как женщин.
Но женщины были от него без ума: красотки из колледжа, начитанные матроны из общества, активистки Женского Освобождения, проклинавшие его, а затем пытавшиеся его заполучить, чтобы, как они говорили, сотворить над ним то, что мужчины делали с женщинами в Дни Победы. Одним из его приемов было обращение к женщинам в своих книгах.
Мне никогда не нравилось то, что он пишет, и я не ожидал, что он понравится мне сам. Работа и есть человек. Если только она не оказывается неподлинной. В конце концов, есть некоторые сострадательные доктора, любопытные учителя, честные юристы, идеалистичные политики, добродетельные женщины, здравомыслящие актеры, мудрые писатели. И вот, Осано, несмотря на свой скандальный стиль — основу своей работы — в действительности оказался прекрасным собеседником и вовсе не утомлял своими разговорами, даже рассуждая о собственных произведениях.
Как редактор книжного обозрения он располагал целой империей. Две секретарши. Двадцать штатных рецензентов. И огромный резерв внештатных критиков, от известных авторов до нищих поэтов, неудавшихся романистов, профессоров колледжей и доморощенных интеллектуалов. Он всеми пользовался и всех ненавидел. И он управлял обозрением, как лунатик.
За первую страницу воскресного обозрения автор может убить. Осано это знал. Издавая книгу, он автоматически получал первую страницу во всех книжных обозрениях страны. Но он ненавидел большинство беллетристов, он ревновал к ним. Или же у него был зуб на издателя книги. Поэтому он добывал биографию Наполеона или Екатерины Великой, написанную маститым профессором, и помещал на первую страницу рецензию на нее. И книга, и обзор обычно были равно неудобочитаемы, но Осано был счастлив, что всех взбесил.
Когда я впервые увидел Осано, он подстраивал жизнь под литературные партии, сплетни, общественные образы, которые ранее создал. Он исполнял передо мной роль великого писателя с природным вкусом. И он обладал данными, чтобы соответствовать легенде.
Я отправился в Хэмптонс, где Осано снимал летний домик, и нашел его обустроившимся (его словечко) подобно старому султану. К пятидесяти годам у него было шестеро детей от четырех браков. Он был одет в голубые теннисные шорты и голубую теннисную куртку, скроенные специальным образом, чтобы скрыть его вздувшийся живот. Лицо уже имело острое выражение, как и подобало следующему лауреату Нобелевской премии по литературе. В нем была естественная мягкость, если не смотреть в его злые зеленые глаза. Сегодня он был добр. Так как возглавлял самое влиятельное литературное обозрение, ему с предельной преданностью целовали жопу за всякую публикацию. Он не знал, что я готов его убить потому, что я — писатель-неудачник с одним изданным и провалившимся романом и другим, дававшимся с великим трудом. Конечно, сам он написал один превосходный, почти великий роман. Но все остальное им написанное было дерьмом, и если бы «Эвридей Лайф» позволил, я бы показал миру, из чего на самом деле состоит этот парень.
Я написал нормальную статью, где вывел его на чистую воду. Но Эдди Лансер отверг ее. Они хотели нажить на Осано политический капитал, но не злить его. Так что день интервью был прожит мной зря. Впрочем на самом деле нет, потому что два года спустя Осано позвонил мне и предложил работать у него помощником в новом большом литературном обозрении. Осано запомнил меня, прочел материал, отвергнутый журналом, и оценил по достоинству, по крайней мере, так он заявил. Сказал, что я хороший писатель, и что мне в его произведениях нравится то же, что ему самому.
В этот первый день мы сидели у него в саду и смотрели, как его дети играют в теннис. Я должен сразу же сказать, что он действительно любил своих детей и прекрасно к ним относился. Возможно, потому, что он сам был в большой степени ребенком. Я заговорил с ним о женщинах, о Женском Освобождении и о сексе. Он рассуждал очень забавно. Хотя в своих работах он всегда был великим левым, но мог выражаться, как техасский шовинист. Говоря о любви, он сказал, что когда влюблялся в девушку, то всегда переставал ревновать свою жену. Потом он с глубокомыслием писателя и государственного мужа заявил:
— Никому не дозволяется ревновать более одной женщины одновременно, если он не пуэрториканец.
Он чувствовал, что может шутить над пуэрториканцами, поскольку его радикальная репутация была непоколебимой.
Вышла экономка, чтобы прикрикнуть на детей, заспоривших, кому играть на корте. Она выглядела достаточно авторитетной и достаточно расположенной к детям, как будто была их матерью. Для своих лет, приближавшихся к возрасту Осано, она выглядела миловидно. Это удивило меня. Особенно когда она одарила нас обоих презрительным взглядом, возвращаясь в дом.
Я разговорился с ним о женщинах, что было легко сделать. Он принял циничный тон, всегда убедительный, если вы не увлечены конкретной дамой. Он говорил очень авторитетно, как и подобает писателю, о котором распускали больше сплетен, чем о любом романисте после Хемингуэя.
— Знаешь что, мальчик, — разглагольствовал он, — любовь подобна красному игрушечному фургончику, который тебе подарили на Рождество или на шесть лет. Ты с ним безумно счастлив и не можешь отойти от него. Но рано или поздно колеса отлетают. Тогда ты оставляешь его в углу и забываешь о нем. Влюбиться — великая вещь. Быть влюбленным — катастрофа.
Я осторожно и с должным уважением спросил:
— А женщины, по-вашему, чувствуют так же, если претендуют на равные права с мужчинами?
Он быстро взглянул на меня удивительно зелеными глазами.
— Деятельницы Женского Освобождения считают, что мы обладаем властью и контролем над их жизнями. Это так же глупо, как считать женщин более сексуальными, чем мужчин. Женщины трахнутся с любым, в любое время, в любом месте, если только не боятся разговоров. Женское Освобождение ковыряется в доле процента мужчин, обладающих властью. А эти парни не мужчины. Они даже не люди. Вот чье место хотят занять женщины. Они не знают, что надо стать убийцей, чтобы туда добраться.
Я перебил.
— Вы — один из таких людей.
Осано кивнул.
— Да. И метафорически я должен был убить. То, что женщина получит, мужчина имеет. Всякое дерьмо, язвы и сердечные приступы. Плюс множество дерьмовых дел, которые мужчины терпеть не могут делать. Но я всецело за равенство. Послушай, я должен платить алименты четверым здоровым телкам, которые сами могут зарабатывать на жизнь. Все потому, что они не равны.
— Ваши связи с женщинами почти так же известны, как ваши книги, — сказал я. Как вы относитесь к женщинам?