Пустоцвет
Шрифт:
— Я хотела рассказать, но не было случая, а потом ты нас поженил и… я поняла, что дальше тянуть нельзя, — всхлипнула Маша.
— Не представляешь, как я горд и счастлив, что ты поделилась, что ты мне настолько доверяешь, — Георгий нежно прикоснулся к ее лицу, обвел контур, губами снял застывшую в углу глаза слезинку. — Вы с дочкой — моё сокровище. Никому не дам в обиду и никогда не отпущу!
— Гош, есть кое-что ещё, — нехотя проговорила Маша. — Сегодня в Квадро ко мне подходил Сомов. Он… дурак. Но откуда-то знает о ребенке. Пригласил меня в содержанки,
— Я о нем позабочусь, — глаза Георгия потемнели, кулак правой руки сжался, но Маша этого не видела. Сковывающее ее напряжение отпустило, и она просто нежилась в любимых объятиях.
Егор все знал, он не осуждает ее, все позади! Какая она была глупая, что не поделилась с ним раньше!
Глава 17
Леонид Иванович сидел в одиночестве, рассеянно глядя, как ловкая горничная накрывает на стол.
Летнее утро, еще свежо после ночи, но уже высохла роса, и воздух прогревается на глазах. В доме кондиционеры, а тут — прохлада от растений, легкий навес заслоняет от горячих лучей.
Хорошо!
— Валентина Степановна приказала себе в спальню завтрак подать, — негромким голосом известила она хозяина, когда тот выразительно посмотрел на нее и перевел взгляд на одинокую чашку.
Значит, опять один. Что ж, он почти привык.
Мужчина обвел взглядом уголок отдыха — здесь легко поместились бы человек двадцать, и локтями бы не сталкивались. Когда дом проектировали, он специально дал указание выделить место для уголка отдыха и устроить все там по высшему разряду.
Легкий, но прочный навес, который не давил, не мешал видеть небо и окружающий дом сад. Деревянный настил из тщательно оструганных и покрытых специальным составом досок — хоть босиком ходи — теплый, домашний, придающий уголку особую прелесть. Большой дубовый стол на резных, дубовых же, ножках, мягкие кресла, которые можно было легко поменять на садовую мебель. В одном углу поляны — большой мангал и барбекюшница, в другом — что-то вроде среднеазиатского топчана с низеньким столиком — любимое место хозяина и его гостей. Посидеть на мягком диване, босиком, поджав ноги, выкурить сигару, неспешно отхлебывая из бокала или рюмки. Перекатывая во рту благородный напиток, ощущать бархатные или резко-пряные нотки послевкусия, не спеша, вести мужские разговоры — о бизнесе, о женщинах, машинах, хобби…
Дети…
Ради семьи он так старался, не ради себя же!
Рвал жилы себе и помощникам, сметал с лица земли конкурентов, торопился накопить, заработать, построить.
Дом и участок поднимал с учетом большой семьи. Мечтал, как будет отдыхать, полулёжа на топчане, рядом любящая жена, а по саду разносятся крики играющих внуков.
Мечтатель хренов!
Домечтался…
Нет, он, как и грезилось, на топчане, только рядом ни жены, ни нескольких внуков.
Единственная дочка. Единственная внучка.
Жена хотела родить, он отмахивался — не до потомства, для себя не пожили, потом, позже! Время пролетело незаметно, очнулся, когда Вале уже за тридцать стукнуло.
Первая беременность — выкидыш. Вторая — тоже. Ксения получилась с третьей попытки, причем, жене пришлось почти всю беременность пролежать на сохранении.
К сожалению, родилась девочка, а ему нужен сын, наследник!
И следом опять два выкидыша.
Валя больше не хотела, слишком тяжело ей все давалось, долго приходила в себя, много плакала. Но муж настоял, и третья попытка увенчалась беременностью. Долгие девять месяцев, тяжелейшие роды, в результате которых Валентина едва не умерла и стала бесплодной.
Долгожданный мальчик.
Но радость быстро померкла, когда выяснилось, что ребенок неизлечимо болен. Он поднял на уши всех, до кого смог дотянуться, приглашал лучших специалистов — но Костя умер в шесть месяцев, прожив на два месяца больше, чем давали ему врачи.
Это был крах. Крах всех надежд, крах мечты.
Супруги замкнулись в своем горе, почти перестав общаться друг с другом.
В какой-то момент Гуров очнулся, обнаружив, что по саду бегает чумазый четырехлетний ребенок.
Дочь.
Стыдно признаться, но он о ней почти забыл. Сразу после рождения девочку отселили в западное крыло, чтобы она своим криком не беспокоила родителей и их гостей.
Жена полностью отгородилась от детей — и от Ксении и от больного Костика. Упрекала, что из-за эгоистического желания мужа обзавестись наследником, чуть не погибла, несколько лет провела, как в аду. Он не мог ее винить, у жены был повод его ненавидеть.
Брошенная на нянек, девочка росла совершенной дикаркой, сосала палец, плохо говорила и шарахалась от родителей. Нет, дурой она не была, просто привыкла, что взрослым до нее дела нет, вспоминают только для того, чтобы наказать или отнять что-то.
Гуров схватился за голову — единственный ребенок империи, наследница!
Нерадивые няньки были немедленно уволены, на их место наняли новых нянек, гувернантку и толпу учителей.
Жизнь Ксюши полностью переменилась — теперь все ее просьбы немедленно исполнялись, все были ласковы и предупредительны.
Терзаемый раскаяньем за первые годы жизни дочери, Леонид Иванович старался наверстать упущенное, окружив ребенка заботой и любовью.
Как оказалось, маслом кашу испортить можно. Как и ребенка — любовью. Выросшая в атмосфере вседозволенности, Ксана получилась чудовищной эгоисткой. Но он любил ее и такую.
Мысль развестись с женой, найти помоложе, родить сына, поначалу мелькала, но Гуров терпеть не мог скандалы, а развод — это большой скандал. Все станут обсуждать его семью, показывать в спину пальцем, хихикать, когда он не видит.
Респектабельность — это не только успешные дела и солидное состояние. Респектабельность, в первую очередь, безупречная репутация, как деловая, так и личная. Уважение окружающих. Благопристойность. Надежность.
И Леонид Иванович отмел идею новой семьи.