Пустошь
Шрифт:
— Вроде отпускает. Еще немного.
— Ты закричал, а потом упал. Я так перепугалась! Что с тобой, Майкл? Ты…
Она запнулась, не зная, что спросить.
— Ты в порядке?
— Почти. Наверное, это шок. И жара. Сейчас пройдет.
— На, попей!
Майкл послушно отпил из бутылки. Вода была теплой и пахла пластиком, но она придала ему сил. Он сделал еще несколько глотков и передал бутылку Анне.
— Спасибо.
— Я подумала, что ты умираешь, Майкл. Никогда так больше не делай!
Он улыбнулся.
— Не буду.
— Посиди. Тебе надо отдохнуть.
Анна устроилась рядом и обняла его. Майкл прижался к ней и снова закрыл глаза.
«Господи, неужели я схожу с ума? Я могу поклясться, что слышал.
Тугой порыв ветра взметнулся над машиной и ударил в лицо. Майкл вздрогнул и почувствовал, как Анна еще крепче прижала его к себе. Он испугался: «Нет, в это нельзя поверить! Я просто не могу поверить! Бог не говорит с…». Майкл застыл неподвижно, боясь пошевелиться, боясь даже думать. Медленно билось сердце. Отсчитав десять ударов, он чуть слышно прошептал:
— Отче наш, сущий на небесах… да святится имя… Твое.
Прохладный поток воздуха проплыл над ним, пошевелив волосы на голове, будто кто-то нежно перебирал их пальцами. Майкл почувствовал, как губы Анны коснулись его щеки. Он открыл глаза и посмотрел на равнину. «Я слаб», — подумал он.
— Ты сильный, — сказала Анна. — И ты справишься. Наверное, это был солнечный удар.
— Ты права. Да. Солнечный удар.
Анна подняла тетрадь Хорька и положила себе на колени. Майкл зашевелился.
— Дай мне.
Тетрадь была исписана наполовину, мелким без наклона почерком. Некоторые страницы были заполнены полностью, на других мелькали лишь отдельные фразы. Майкл с опасением перелистывал ее, хотя уже знал — теперь это просто листы бумаги, все, что он должен был услышать, сказано.
— Читай вслух, — сказала Анна.
— Хорошо.
Он вернулся к началу, прочистил горло и начал:
«Сидел у машины, пока не кончились продукты. После всей этой чуши по рации не знаю, что и подумать. Наверное, никто не поехал. Не могу их судить, но… Может быть, Майкл поехал. Он говорил, что не нашел меня. Как он не нашел меня, когда я сидел там?!
„Где „там“?“
Очень хочется есть. Зверски хочется! Наверное, стоило оставаться у машины.
Если в ближайшее время ничего не найду — умру с голода. Прямо на дороге. Посреди Соединенных Штатов Америки. Ха-ха.
Вода тоже заканчивается».
Голос Майкла охрип, и он закашлялся. Анна сидела неподвижно, держать его за руку. Он перевернул страницу.
«Не знал, что способен столько съесть. Лежу на спине и смотрю в потолок. Буду лежать здесь, пока не съем все, а потом пойду в другой дом. Четыре стены и потолок — это лучше, чем мотаться по округе, как идиот, не зная, куда идти. Здесь есть жратва. Выпивки — вагон! Когда закончится вода, буду пить виски. Пусть запишут на мой чертов счет».
Следующую страницу покрывали числа. Многие из них были перечеркнуты. Как будто Хорек пытался что-то вычислить. В самом низу число «17» он обвел кружком. Майклу это ни о чем не говорило. Он нашел новый текст и стал читать дальше.
«Не знаю, что это было, но здорово напрягся. Какое-то дребезжание. Выскочил на улицу, но ничего не увидел. Придется держать ухо востро. Не нравится мне этот городок. Какой-то он странный. Мертвый, и все здесь не так.
Поставил фотографию Линды на столик у кровати. Сижу и смотрю на нее. Понимаю, что больше никогда не увижу. Хочется плакать. Если так и останусь сидеть — наверняка расплачусь.
Трудно это осознать, еще труднее смириться. Такие вещи случаются. Например, со мной. Похоже, я вытянул самый неудачный лотерейный билет в своей жизни.
Снова какой-то шум за окном. Выглянул и опять ничего не увидел. Сижу, пишу, а руки дрожат, как у Стена Роффорда по понедельникам. Вот кто понимал, что в жизни главное.
Странный грохот, как будто где-то взлетает самолет. Откуда здесь может быть самолет? По крайней мере, я под крышей. Раньше…».
Майкл замолчал. Анна посмотрела на него вопросительно.
— Он не дописал, —
— Что?
— Почерк совсем неразборчивый.
— Да?
Буквы на следующем листе скакали вверх-вниз, как маленькие зверьки, слова налезали одно на другое, сваливаясь со строки, словно пьяницы. Майкл нахмурился и снова стал читать.
«Повезло.
Как червяк в консервной банке.
Все сошло с ума. Стены взмыли вверх, потолок сузился, я попал в пирамиду, как фараон. Как ПЬЯНЫЙ фараон, потому что все вокруг закружилось и стало раскачиваться. Даже не помню, когда в последний раз чувствовал что-то такое.
Страшно. Мне страшно? — Очень!
Что произошло? Я не знаю.
Дома сошли с ума! Весь город сошел с ума! Эти спирали улиц, уходящие к самому небу, эти черные пропасти. Гул и грохот.
Сижу хрен знает где с мокрыми штанами и щеками. Воняю и дрожу от страха, как тряпка, вымазанная в помоях. Но я хочу жить. Никогда так сильно не хотел жить, как сейчас. Боюсь умирать. Боюсь умирать здесь.
Где?».
Майкл почувствовал, что ладони у него вспотели.
«Не ел четыре дня. Наверное. Не уверен. По-моему — четыре.
Интересно, как действует на человека голод. В первые дни так хочется есть, что готов выть и лезть на стену (а стен рядом нет — какая подлость!). Желудок болит и завывает, как будто в нем живая собака. Но собаки нет. Вообще ничего нет. А потом почти все равно.
Если бы не бутылка воды в кармане, наверняка бы протянул ноги.
Бенни станет запасливой белочкой! Хрен я теперь куда пойду без своих оррррррешков!».
Две пустые страницы…
«Городок как городок. Ничем не лучше других. Ничем не хуже.
Сижу за столом и пью водку из пивной кружки. Всегда мечтал пить водку из пивной кружки. Наверное, где-то через час отключусь.
Как там она говорила?
Бенни снова бьет копытом!
Эй, Бобби! Думаю, я созрел еще для одной порции».
Текст стал нечитаемым. Хорек, скорее всего, выполнил собственное обещание и напился почти до бесчувствия, все еще стараясь заполнять дневник. Следующие несколько страниц были покрыты длинными неровными абзацами, слова в которых больше напоминали волны на море, чем текст. Иногда абзацы были короткими — всего одна фраза. Иногда тянулись на пару страниц.
— Что там? — спросила Анна.
— Не могу прочесть.
Майкл пролистал тетрадь, пока не нашел текст, который можно было разобрать.
«Главное — оставаться человеком. Даже в таком месте».
Эти слова Хорек написал большими буквами и дважды подчеркнул. Следующий абзац был длиннее.
«Сказать, что я удивлен — это не сказать ничего. Я охренительно удивлен!
Может быть, идея вылазок — не такая хорошая идея.
Я встретил их милях в десяти от городка. Не знаю, давно они там или нет. Думаю, что нет. Иначе уже давно перебили бы друг друга. Все началось, как в прошлый раз, с ощущения, будто что-то не так. Какие-то странные звуки.
Увидел их издалека в бинокль. Они огромные, почти черные, как шагающие танки из Звездных Войн. Они ревели так, что земля дрожала. Или она дрожала от их топота? Ясно ощущал тряску. Примерно в миле от них.
Они дрались. Не очень понял детали, но явно была драка, и бились они насмерть. Некоторые падали, а те, что оставались, снова бросались в заварушку. Страшное зрелище! Самое ужасное в том, что дрались не стенка на стенку, а каждый с каждым!
Простоял, наблюдая, несколько часов. Начало темнеть. В конце концов остался только один. Другие темными тушами лежали вокруг. Некоторое время он ходил между своих собратьев, потом задрал голову и заревел. На минуту мне показалось, что он меня заметил и вот-вот бросится ко мне. Еле сдержался, чтобы не драпануть. А потом понял. Он оплакивал.
Но зачем тогда он дрался? Зачем все они дрались? Странные твари.
Ночь провел на равнине, трясясь от страха. Утром уже никого не было. Что с ним стало? Не знаю. И не собираюсь выяснять».