Пустошь
Шрифт:
— Хэлло, — сказал он.
ГЛАВА 32
Гораций думал. Он смутно понимал, что этим только усугубляет ситуацию, но, так уж устроен человек, если он связан по рукам и ногам, он начинает думать. Произошедшее почти раздавило его, всегда приветливого и по своему внутреннему устройству жизнерадостного человека. Вся жизнь Горация прошла в ровном темпе, и самое жестокое зрелище, которое он видел, являла собой драка в одном из кабаков Филадельфии, где он когда-то подрабатывал грузчиком. Но по сравнению с последними событиями, это казалось
Хомера больше нет. Гораций это понял. Понял в тот момент, когда закапывал брата в твердую, сухую землю пустыни. А сегодня он впервые подумал о том, что и сам не хочет жить. Нападение на них было ужасным, чудовищным, но — слава Тебе, Иисус! — стремительным. Оно не давало ему времени сломаться. И вот теперь это время появилось. Теперь его сколько угодно. Пустошь заготовила им с Линдой куда более трудную смерть.
Запасов продовольствия в грузовике было немного. Ровно столько, сколько потребовалось бы для трех человек и четырех дней пути. Правда, теперь у них одним ртом меньше (не думай об этом — не думай!), но это только оттягивало неизбежную смерть.
Горацию пришлось собираться с духом почти целый час, прежде чем он решился снова забраться в залитую кровью кабину. Вонь там стояла апокалипсическая. Стараясь дышать ртом (что ничуть не помогало), он дотянулся до рации и несколько минут пытался связаться с кем-нибудь из Санта Розита. Ему никто не ответил.
Гораций был знаком с историей Хорька — это входило в обязательный набор для любого райдера. Он знал — молчащая рация, это не обязательно сломанная рация. Последнее сообщение от Хорька пришло спустя пару лет, после его аварии. Похоже, у них с Линдой та же ситуация. Какой прок от рации, если твой сигнал достигнет адресата спустя годы? К тому времени их кости уже давно поглотит пустыня.
Возможно, стоило куда-то идти. Но куда? Назад в Санта Розита? Второй постулат, который должен был знать любой райдер, утверждал, что время в пути катастрофически зависело от скорости движения. Двигаясь пешком, он потратил бы на дорогу не один год. Еще один тупик.
Линда. Она сильно беспокоила Горация. Перенесенный шок так сильно воздействовал на нее, что теперь она вряд ли вообще представляет, где находится. Прямо сказать, Линда исчезла. Теперь на ее месте было растение. Она могла ходить (только с его помощью и не больше нескольких шагов). Могла сказать «да» или «нет». Могла остановиться, сесть на землю и сидеть так несколько часов, не шевелясь и глядя в одну точку. К тому же, она почти не ест, а выглядит так, как будто ее неделю пытали лучшие специалисты гестапо.
Таким образом, остаются лишь три возможности — сидеть, ждать, надеяться.
Половину дня Гораций потратил на приведение фургона в порядок. Просто для того, чтобы чем-нибудь заняться. Он поднимал, передвигал, носил туда-сюда вещи, каждые пять минут выходя наружу, чтобы поглядеть, как там Линда. Он устроил в фургоне два спальных места: для нее (в самом дальнем углу) и для себя (у самого входа).
Гораций
«Убей себя», — говорил он. — «И все закончится. Но сначала убей Линду. Так будет правильно. Смерть от голода — очень жестокая смерть. Не жди ее. Действуй. Действуй!».
Гораций замирал. Он мотал головой, разговаривал сам с собой, но тихий голос все равно пробивался. Он нашептывал, обволакивая своим гипнотическим спокойствием. Он был убедителен. «Убей!» — шептал он. — «Убей!».
Гораций сопротивлялся. Он снова принимался за работу, с ужасом осознавая, что с каждым разом это становится все труднее. И, чтобы отвлечь себя, он придумал сделать бомбы.
Твари боятся огня. Что ж, будет им огонь.
Он обошел машину и несколько минут постоял перед развороченным баком. Тот был пробит в нескольких местах, а часть его вообще была сорвана. Основная масса горючего давно вытекла и уже впиталась в песок. Оставалось всего около галлона. Гораций принес из кузова пять бутылок «Будвайзера», вылил пиво на землю и старательно наполнил их бензином. Запалом послужила смоченная в нем же тряпка. Если эти твари снова явятся, он с удовольствием угостит их коктейлем Молотова.
Линда снова отказалась есть. Он отвел ее в тень фургона, усадил на песок и стал осторожно поить, стараясь не терять ни капли — пополнить запасы было нечем. Вливая ей в рот теплую воду, он чуть слышно напевал «Серебряный молоток Максвелла».
Он разделил еду на две части, а потом каждую из частей разложил по дням. Получилось пять. Немного посидев, он снова перераспределил припасы, урезав рационы примерно на треть. Получилось семь. Неделя. Столько им осталось жить. В голове снова раздался шепот. Гораций слушал, чувствуя, как от страха вспотели ладони.
Сидя у могилы брата, он вспоминал. Они всегда хорошо ладили: и в детстве, когда всегда выступали единым фронтом во всех мальчишеских баталиях, и в зрелые годы тоже. Оба были холостяками. В юности судьба разделила их на двадцать с лишним лет, а потом, неожиданно для обоих, соединила вновь. С тех пор они не расставались. После смерти родителей у них почти никого не осталось. Были какие-то дальние родственники в Оклахоме, но Гораций видел их всего три раза. Причем две встречи пришлись на похороны родителей. За долгие годы они с братом притерлись друг к другу. Их жизнь в Санта Розита не отличалась разнообразием, и это вполне устраивало обоих. Потом появилась пустошь.
Теперь Гораций знал, что она не любила райдеров. Постепенно, одного за другим, она прибрала их всех, начав с Хорька и закончив Линдой. Оставался лишь Грантмахер, но здесь, полагал Гораций, дело лишь во времени. Нужно было оставить ее в покое. Пустошь усыпляла. Она заставляла их всех поверить, что ее можно контролировать. И они попались на эту самую старую в мире уловку.
Линда отказалась от ужина. Гораций растерянно стоял перед ней с куском куриного пирога в руке, чувствуя себя разбитым и беспомощным.