Пустота
Шрифт:
В строгом смысле слова преступниками их считать было нельзя.
Ну и что с ними делать?
Позднее в тот же день в дверь ее комнаты постучали: Р. И. Гейнс.
Когда она отперла, Гейнс смеялся и вытирал руками голову. Плечи его плаща – на сей раз вроде бы настоящего – промокли.
– Хай! – сказал он. – Ненавижу дождь и готов побиться об заклад, что вы тоже.
За его спиной в порту развернулась бурная активность. Свет и тени чужацких, яростно противоречивых теорий всего сочились по ВПП: одновременно заходили на глиссаду три корабля, в том числе общесистемный лайнер компании «Новый Свет» «Пантопонная Роза» [26] , вернувшийся из четырехнедельного тура по Будёз, О’Дауд [27] и Федучче XV. Гейнс, казалось,
26
Пантопон – медицинский препарат на основе неочищенного опия, применяемый при непереносимости чистого морфина. Здесь отсылка к фразе из «Голого завтрака» У. С. Берроуза: «Сладких снов тебе, Пантопонная Роза».
27
Кристофер О’Дауд (1979) – ирландский киноактер. Здесь, вероятно, отсылка к британскому фильму с его участием «Часто задаваемые вопросы о путешествиях во времени» (Frequently Asked Questions About Time Travel, 2009), где главный герой Рэй с друзьями пытается укрыться от преследователей-двойников из другого времени в чулане под лестницей.
– Вы бы дверь открыли, – попросил Гейнс, – а потом впустили меня.
– Зачем?
Он протянул ей букет:
– Я вам цветы принес.
Подумав, она взяла цветы и покрутила в руках. Ей в жизни не доводилось видеть такого насыщенного красного цвета, но стебли казались тонкими и хрупкими, уже высохшими. Пара стеблей обломилась и упала на пол.
– Я на кровати посижу, – сказала она. – Вы в кресло садитесь, если хотите.
Гейнс внимательно посмотрел на нее.
– Открыли для себя иронию? – подумал он вслух. По контрасту с портом, где стоял дым коромыслом, в ее комнате свет был умягчен и размыт какой-то локальной прихотью физики. Он осторожно положил чемоданчик на кровать, щелкнул замками: ожили сложные поля, радарно-зеленые на бархатно-черном фоне, навитые бесконечным сплетением струн вокруг странного аттрактора. Кроме того, в чемоданчике лежали многовитковый провод в потрепанной изоляционной обмотке и пара бакелитовых наушников, явно для вящей красоты.
– Взгляните, – сказал Гейнс. – Видите?
– Вы теперь на самом деле здесь?
– Сперва загляните в чемоданчик, – настаивал Гейнс, – а потом сможем это обсудить.
Она повиновалась.
Сей же миг ее перенесло за тысячу световых лет от города Саудади, в безымянное место Радиозалива, на аванпост ЗВК столь секретный, что даже Р. И. Гейнсу трудно было туда попасть. Ассистентке показалось, что точка обзора вращается с огромной скоростью. Изображение дергалось и рябило интерференционными помехами, но, когда стабилизировалось, обрело на диво стройный вид, как будто его составили из трехмерных слоев. Ассистентка увидела серое гулкое помещение со стенами очень далекими и постоянно ходившими ходуном, а в центре – идеальной формы слезинку света настолько яркого, что пришлось отвести взгляд. Все это проявилось на кратчайшее мгновение, и даже выкройка бессильна была его растянуть. Капля в форме слезы, неподвижная, но в непрерывном падении, такая яркая, что смотреть невозможно. Затем пала тьма, ракурс обзора люто перекосился, и отрывочное изображение капли возникло снова. После третьего или четвертого повтора слово «отрывок» странным образом трансформировалось в ее мозгу до «разрыва», и в этот миг все замерло, словно само по себе понимание послужило переключателем.
Она приободрилась.
– Не знаю я, что это было! – воскликнула она. – А вы знаете?
– Никто не имеет права делиться своим знанием о нем, ни вы, – сухо усмехнулся Гейнс, – ни даже я. Мы называем его Алеф. Считается, что этот объект очень древний. До того как мы его нашли, к нему ни одна живая душа не приближалась около миллиона лет, а то и дольше. Когда мы спросили, что оно такое, оно стало спрашивать о вас.
Он рассказал, что этот артефакт возрастом не меньше миллиона лет – величайшая загадка за всю историю исследований Радиозалива. Насколько можно было судить, он искусственного происхождения: конструкция, запроектированная до нанометрового уровня и содержащая фрагмент самого Тракта Кефаучи.
– Вы его видите последовательностью повторов, – объяснял он, – которые мы регистрируем в планковском времени. Его не удается наблюдать дольше, потому что артефакт уже в собственном будущем, уже меняется. Пауза между изображениями – задержка инструментальной регистрации его от кванта к кванту.
Алеф, говорил Гейнс, покоится внутри заброшенной исследовательской станции размером с небольшое светило, а с недавних пор только и спрашивает что о ней. Ассистентка уставилась на Гейнса, потом опустила взгляд на чемоданчик:
– Оно там?
Гейнс покачал головой:
– Оно размышляло с неделю, потом спросило детектива полиции с планеты, о которой никто никогда не слыхал.
– Я не понимаю, на что смотрела.
– Пока мы сочли за лучшее, – продолжил Гейнс, – не вводить вас в непосредственный контакт.
Он захлопнул чемоданчик.
– Сами понимаете, как все это необычно.
Он добавил как бы между прочим:
– Применяя к нему термин «конструкция», мы не исключаем возможности самосоздания.
И еще сказал:
– Нам было довольно непросто отыскать вас по описанию, полученному от объекта.
10
Вниз к реке
Анна Уотермен проснулась рано и пошла через пустынный Уиндлсхэм к холмам. Именно пустынным поселок нравился ей больше всего. В эту пору года вскоре после рассвета неяркий шероховатый свет согревал желобчатую черепицу крыш, каменные фасады и садовые дорожки, выложенные кирпичами в елочку; в округе не видно было никого, кроме кота.
За уиндлсхэмской церковью Анна ступила на грязноватую дорогу среди меловых скал, постепенно прибавлявших высоты; заросли боярышника отделяли поселок от второй деревни, изначальной, давно заброшенной, подобной скорее географическому объекту, где по берегам обмелевших прудов тянулись торфяниковые овечьи выгоны. Старые стены терялись в рощицах бузины. То, что Анна сперва приняла за известняковый обрыв у края дороги, на поверку оказалось остатками кирпичной постройки георгианской эпохи; замкнутый уголок этот Анне нравился, как, впрочем, и местность за ним, выше в холмах, где меж широких гребней на возвышенности с неожиданной вольготностью раскинулись травянистые пустоши с редкими кустами боярышника и кровохлебки. Ей нравилось, как гуляет здесь ветер.
Когда Анна достигла Вестерн-Броу, выглянуло солнце. Как на лифте, носились вверх-вниз в чистом небе жаворонки; за изогнутой линией холмов ароматом напоминало о себе море; к северо-западу, в направлении Лондона, протянулся Лоувельд, и в утренней мгле на лесистой местности заметны были очертания поселков – Стрит, Уэстместон, Сент-Джонс-Уизаут, сам Уиндлсхэм, построенный в том месте, где дорога B2112 поворачивала к Льюис-роуд. Наверное, в поселке уже не спят. Местечко дорогое и востребованное, близкое к холмистым пастбищам Даунс, но стоящее вне их тени; даже в пору экономического кризиса в Уиндлсхэме почитали долгом держать домашних австралийских овчарок. В «Веселом меднике» на стенах можно было увидеть раскрашенные фотоснимки фермеров викторианских времен, впечатляюще обросших усами и бородами, корпевших над сельскохозяйственными инструментами, но воскресным днем в баре расслаблялись за выпивкой только менеджеры крупных брендов, председатели советов директоров на пенсии и банкиры всех мастей, в особенности инвестиционные, успевшие сколотить состояние до 2008-го. Они ездили по глинистым дорогам трофейных владений на спортивных внедорожниках, а их жены отлично скакали на лошадях, носили узкие короткие джодхпурские брючки для верховой езды и блестящие высокие сапоги, но, впрочем, к семьям лошадников не имели никакого отношения.
Из открытого окна чьей-то спальни сочился свет; владелец кафе «Привереда», совмещенного с букинистической лавкой, подошел к двери и стал вытряхивать половичок. На выгоне в неожиданном приливе радости носилась пара-тройка пони. Трудно было, даже при желании, отыскать поводы для разочарования жизнью в восемь часов чудесного утра на улице среди домиков с крутыми шатровыми крышами и заведениями на любой вкус. Подъехал грузовичок с французскими сырами – доставлялись они самолетом, еще свежие, дважды в неделю, – остановился у недавно отремонтированной сырной лавки. Уиндлсхэм хоть и привечал приверженцев традиций, но жизнь тут давно была им не по карману.