Пустота

Гаррисон М. Гонт

– Не так, дорогой, это неправильно. – Или: – Ты слишком многого от нас требуешь.

Когда тем утром Гейнс прибыл в Жестянку за отчетом о проделанной за неделю работе и ее перспективах, то обнаружил, что ван Зант колотит ребром сжатой в кулак ладони по цинковой коробке длиной около фута; коробка была выкрашена зеленой эмалевой краской, и два независимых окуляра торчали из нее на двух гибких проводах в тканевой оплетке.

– Я, вообще-то, привык там что-нибудь видеть, блин!

– Забудь, – посоветовал ему Гейнс, – иди лучше мне пива налей.

– Там была картинка с горами, – сообщил ван Зант.

Нацедив кварту «Жирафа», он снова принялся барабанить кулаком по цинковой коробке.

– Одним глазом я видел горы, а другим – еще что-то, не помню… Нет, погоди! Озеро. Вот на что это было похоже.

– Правда?

Гейнс

сомневался в качестве этих изображений и не считал их сколько-нибудь информативными. Инструмент приобрели на обычной для Мотеля Сплендидо распродаже, работал он под управлением оператора: нужно было куда-то посмотреть, что-то сделать с головой, наладить кросс-корреляцию. Импасс ван Зант изо всех сил щурился, но желаемого эффекта не получал. Он полагал, что у него просто нужной выкройки нет, но отмечал со свойственной ему проницательностью:

– Они эту штуку туда всунули, чтобы хоть какая-то разница была.

– Тебе не стоит об этом беспокоиться, – заверил его рассеянно Гейнс. – И как, на этой неделе мы что-нибудь открыли, друг мой?

– Я знаю не больше твоего.

Они выпили пива и сыграли партию в настольный теннис посредине каюты новым мячиком, который привез Гейнс. Правила игры, строго говоря, разработал он сам, ее структуры и граничные условия менялись от визита к визиту, но так, что Гейнс побеждал. Вскоре после этого уровень двуокиси углерода во всей Жестянке резко вырос. Заорали сигналы тревоги. Ван Зант был вынужден влезть в скафандр, выбраться в космос (там раздражительные вспышки вероятности эффективно самокомпенсировались до нулевой) и что-то дважды подкрутить гаечным ключом; потом они проветрили парник и начали заново. После второй партии Гейнсу настала пора отбывать.

– Биология, – хмыкнул он. – Тебе никогда не хотелось освободиться от нее?

– Ну ты приколист.

Проводив друга, Импасс ван Зант устало осел на пол каюты, не снимая штанов от скафандра, и сказал вслух, обращаясь сам к себе:

– Я ненавижу это место. Я так и чую, как эта штука на меня пялится.

Он имел в виду K-тракт. Гейнс испытывал иные ощущения. Как и все остальные друзья Гейнса, Импасс мало что знал о своем месте в планах последнего, но предполагал порой, что Гейнс посещает Жестянку по простой причине: только здесь ему удается расслабиться. Риг любил Жестянку, зависшую во тьме вдали от всего человеческого. Ван Зант чувствовал себя куда хуже. Когда-то – давно, стоило полагать, – он обратил внимание, что прямо перед ним год за годом, как исполинское лицо, висит Тракт Кефаучи. Лицо было исполосовано шрамами, издырявлено до мяса, утыкано охряными глобулами Бока и темными пылевыми облаками, сплющено и растянуто в стороны труднопостижимыми релятивистскими эффектами; эмоции, отраженные на нем, понять не удавалось.

Он постоянно испытывал тревогу. Он на стены лез от одиночества. Поэтому, убедившись, что Риг Гейнс ушел, он открыл несколько коммуникационных каналов и шепнул в пустоту:

– Эй, малышка, ты там?

Ответа на сей раз не последовало.

Ассистентка купила билет до Кунен. Планета была связана со своей звездой приливным резонансом, так что одна сторона ее вечно мерзла, а другая неизменно поджаривалась. Средних размеров, в нескольких световых по Заливу, с единственной пригодной для жизни временной зоной, известной как «Волшебный час». Окислы редкоземельных элементов породили первую фазу коммерческой эксплуатации Кунен, а неподвижные, слегка градиентные полосы заката «Волшебного часа» – вторую, привлекшую инвестиции: пустоши, города-призраки и заваленные рухлядью пляжи привлекали как туристов, так и корпоративных имиджеров, поэтому Кунен во всем гало считалась меккой любых съемок, от аматорской свадебной голографии до «экзистенциального порно» и самых радикальных брендовых инициатив.

Все, кому нравится закат, хотели бы наблюдать за ним вечно; на Кунен, как обещали туристические буклеты, это желание сбывается.

Полдня ассистентка глазела из иллюминаторов ближнерейсового транспортника «Пюи Пюи Мару» на динаточные галлюцинации, струящиеся мимо водорослями в потоке, и твердила себе:

– Не люблю я путешествовать, не люблю я эти дешевые места.

Рядом с ней никто не садился.

Портовая администрация Кунен понятия не имела о «Нове Свинг». Но «ФУГА-Ортоген» им была знакома, поскольку некоторые ее остаточные предприятия продолжали

завозить сюда оборудование. Портовые клерки работали много, а получали мало, к тому же, проверив ее личность, даже местные полицейские побоялись рядом с ней садиться; засим ассистентку послали своей дорогой в захолустье. Там, вдали от зон порносафари и рая для экспонометристов, где бесконечный неподвижный день начинал растворять пейзаж фиолетовыми и серо-костяными слоями безжалостного послеполуденного жара, лежала старая Особая Экономическая Зона Кунен, ныне усохшая до полоски полуживых заводов длиной тридцать тысяч миль с севера на юг, там и сям утыканной нищими городками с названиями вроде Дугласа или Скелтона. Пятьдесят лет назад, на гребне лантанидного бума, во многих городках существовали собственные ракетные порты, и как раз в одном таком сейчас оказалась ассистентка. Челнок, доставивший ее, быстро таял в чистых зеленоватых небесах на ионизационном хвосте.

Административные постройки занимали восемь акров и были окружены непритязательными жилыми кварталами. На ветру колыхались полосатые сине-белые палатки. Вздулась от жары краска на указателях, приглашавших посетить давно закрытые магазины. Все, казалось, вымерло вокруг, но в приемной одноэтажного здания, рядом с репродукцией модерновой пригородной парковки 1959-го, ассистентка обнаружила костлявого пожилого коротышку в гольфовой кепке, рубашке с короткими рукавами и бронзовых полиэстеровых плиссированных брюках, лениво бросавшего кости для игры в антрефлекс за полированной деревянной конторкой. К стене были приколоты тысячи выцветших путевых листов. Вывеска у входа гласила:

PERDIDOS E ACHADOS [40] .

– Эй, – сказал старикан, – мы закрылись.

– Я сотню световых лет пролетела, чтоб это услышать?

– Всем сейчас тяжело, – согласился старикашка. Подбросил кости: выпали Веганские Змеиные Глаза, Полет Леви [41] и Облачная Башня.

– В следующий четверг будет четверть века, как мы закрыты, – задумчиво добавил он. – Но если хотите со мной выпить, то тут через дорогу бар.

40

Здесь: бюро находок (исп.).

41

Полет Леви – марковский процесс типа Фоккера – Планка, впервые исследованный Б. Мандельбротом. Это последовательность разделенных остановками скачков, направление которых случайно и изотропно. Длины статистически независимых отрезков определяются функцией выживания Леви Pr (L > l) = l – D, где D – фрактальная размерность полета, но Pr (L > l) = 1 для l < 1. Значение D, найденное в численных экспериментах, близко к таковому для реальных галактик, притом форма скоплений Леви сильно зависит от стартовых условий, как и должна, учитывая гигантское разнообразие крупномасштабной структуры Вселенной. Аналогичное поведение наблюдается у стай птиц, косяков рыб и даже толп людей – например, в толкучке метро.

Она рассмеялась:

– Мечтаешь, чтоб женщина из другого мира тебе выпивку заказала?

– Всем нужно о чем-то мечтать, – сказал он ей. – И по правде говоря, ты сильно на мою мечту смахиваешь.

Он рассказал, что в пору лантанидного бума здесь располагался его офис.

– До меня им владел человек по имени Реноко. Доход у него был почти как у меня, но меньше работы. Тогда все было иначе.

Он оперся локтями на конторку и метнул кости, высоко подбросив их. Белки его глаз напоминали свернувшееся молоко, руки были крупные и мягкие, с выступавшими костяшками и аккуратно подстриженными ногтями, и ни секунды не лежали на месте.

– То были дни мамбо, но к чему тебе это знать?

– Я ищу корабль, – сказала ассистентка.

Вместо ответа он снял с полки зеленую картонную коробку и опорожнил перед ней. Сотни костей – человеческие и чужацкие, парные и непарные – заклацали и поскакали по конторке. Всех цветов и материалов, от кости до рубинового пластика, они мерцали потайными огоньками или встроенной физикой. Старик провел руками над конторкой, и вдруг оказалось, что он сорвал банк. Все кости выпали одной и той же гранью вверх.