Путь через равнину
Шрифт:
— Есть хорошие люди и есть плохие. И у каждого есть хорошее и плохое. — Джондалар наморщил лоб. Он чувствовал, что она хочет как-то согласовать последние впечатления с общей картиной мира. — Но большинство — люди славные и пытаются помочь друг другу. Они понимают, что это необходимо, — в конце концов, не знаешь, когда тебе может понадобиться помощь, — и в основном люди относятся друг к другу по-товарищески.
— Но есть и такие, как Аттароа.
— Это правда, — вынужден был он согласиться. — И есть те, кто пренебрегает выполнением своего долга, но это еще не делает их плохими.
— Но один плохой человек может вызвать к жизни самое плохое и в хороших людях, как это сделала Аттароа с Ш'Армуной и Ипадоа.
— Самое лучшее, что мы можем предпринять, — это попытаться ограничить зло и жестокость, чтобы они не принесли слишком много горя. Наверное, можно считать себя счастливыми от того, что таких, как она, больше не существует. Но, Эйла, не стоит позволять одному скверному человеку портить мнение о людях вообще.
— Пример Аттароа не заставит изменить мнение о людях, которых я знаю, и уверена, что ты прав, думая так о большинстве людей, но она сделала меня более мудрой и осторожной.
— Немного осторожности не повредит, но дай людям возможность показать их хорошие стороны, прежде чем ты решишь, что они плохие.
Их путь на запад пролегал параллельно нагорью на северном берегу. На горизонте выступали рельефные очертания хвойных деревьев, обступивших плато и верхушки округлых холмов. Река вновь разошлась на несколько рукавов, образуя широкую пойму. Скальные породы, лежавшие под плато, треснули, и между рекой и известняковыми отрогами высоких южных гор пролег глубокий обрыв. На западе был тоже крутой обрыв, а дальше река поворачивала на северо-запад.
Восточный край долины обрамляла высокая горная гряда.
На юге местность вначале была ровной, затем поднималась к горам, гранитное плато на севере вплотную подходило к реке, а затем стеной перегораживало ее русло.
Они устроили стоянку в долине. Среди елей, сосен и лиственниц серым цветом коры выделялись буки. Закрытая от ветров местность дала возможность вырасти нескольким широколиственным деревьям. Вокруг деревьев перемещалось небольшое стадо мамонтов. Эйла подошла поближе, чтобы посмотреть, что происходит. Гигантский старый мамонт с огромными бивнями, перекрещенными впереди, лежал на земле. Не та ли это группа, что ломала лед? Разве мог быть еще один такой мамонт на этой территории? Джондалар встал рядом.
— Боюсь, что он умирает. Хотелось бы что-то сделать для него, — сказала Эйла.
— Наверное, выпали зубы. Это бывает. Здесь никто не может помочь. Самое главное они делают. Остаются с ним.
— Может быть, никто из нас не может просить большего.
Несмотря на свои относительно компактные размеры, каждый взрослый мамонт потреблял в день огромное количество пищи, в основном жесткую высокую траву и молодую поросль деревьев. Для такой грубой пищи нужны были зубы, которые, в сущности, обеспечивали питание животного. За свою жизнь мамонт несколько раз менял зубы, и каждый зуб весом около восьми фунтов был приспособлен именно для перемалывания грубой пищи. Мамонты кормились грубой травой, но зимой бывало, что они срывали кору, ели листья и лесную поросль.
Последний раз зубы менялись к пятидесяти годам, и когда они стачивались, старый мамонт уже не мог пережевывать грубую пищу. Оставались мягкие листья и весенняя трава. В отчаянии полуголодный старый мамонт покидал стадо, ища зеленые пастбища, но находил только смерть. Стадо знало о приближении конца и обычно проводило со старым мамонтом его последние дни.
Умирающих мамонтов охраняли так же, как и новорожденных, и собирались вместе, чтобы помочь упавшему подняться. Когда все кончалось, они хоронили умершего предка, образуя небольшой холм из грязи, травы, листьев или снега. Известно, что мамонты хоронили и других животных, и даже человека.
Когда долина с мамонтами осталась далеко позади, путь стал еще более крутым и трудным. Они приближались к ущелью. Древний массив, узким языком уходивший на юг, был расщеплен рекой. Они забирались все выше вдоль реки; в узком ущелье ее течение было таким быстрым, что вода не замерзала, однако с верховьев несло льдины.
Было странно видеть воду, двигавшуюся среди застывшего льда. На горных плато росли густые хвойные леса. Ветки деревьев гнулись под слоем снега, а лиственные деревья и кустарники сверкали каплями обледеневшего дождя, который высветил каждую маленькую веточку. Эйла была очарована этой зимней красотой.
Местность продолжала повышаться. Воздух был холодный, сухой и чистый, и даже когда небо затягивали облака, снег не шел. Единственным источником влаги являлось дыхание людей и животных.
Река становилась все уже, после того как они пересекали очередную долину с притоками. Поднявшись на высшую точку скалистого гребня, они посмотрели вперед и с трепетом остановились. Впереди река опять разветвлялась. Путники не знали, в последний ли раз течение разделяется на рукава. Ущелье впереди круто изгибалось, собирая воедино все притоки и протоки и создав яростный водоворот, который заглатывал льдины и плывущий мусор.
Остановившись на самом высоком месте, они глянули вниз и увидели, как ствол небольшого дерева, захваченный водоворотом, все глубже и глубже уходит в воду.
— Не хотела бы упасть туда. — Эйлу передернуло от этой мысли.
— Я тоже.
Эйла перевела взгляд в другую сторону.
— Откуда эти клубы пара, Джондалар? В такой мороз, когда кругом снег.
— Там источники с горячей водой. Вода подогревается жарким дыханием Самой Дони. Некоторые боятся приближаться к таким местам, но народ, который я хочу посетить, живет возле такого горячего колодца. Источники с горячей водой для них священны, хотя от некоторых исходит плохой запах. Говорят, что они используют эту воду для лечения.
— Как долго еще идти до этих людей? До тех, кто лечит водой болезни? — Все, что касалось лечения, особенно интересовало ее. Кроме того, запасы пищи почти кончились: уже два дня они ложились спать голодными. За последней долиной дорога заметно пошла вверх. С двух сторон возвышались горы. Высота ледяного поля на юге тоже увеличивалась, а дальше на юго-западе возвышались два пика, уходившие высоко в небо, гораздо выше, чем другие горы; они походили на мужчину и женщину, наблюдающих за выводком своих детей.