Путь "Чёрной молнии"
Шрифт:
— Давайте быстро перенесем его на улицу, мне нужен свет, — произнес Лепила, — пацаны, мне еще нужна вода, спирт и скобы. Кто-то из вас должен сбегать в санчасть и принести инструменты в медицинской цинке, они лежат в кабинете врача.
Глазун, находящийся все время с Сашкой, выскочил из ШИЗО и кинулся в санчасть, через десять минут он уже протягивал инструменты доктору.
— Жаль спирта нет, — произнес Сергеев, — для дезинфекции необходимо. Ладно, промою водой и постараюсь заштопать.
Доктор закончил колдовать над лицом лейтенанта и забинтовав его, оставил небольшие щели для глаз и рта. Нахмурив брови, Сергеев произнес:
— Не знаю пацаны, как для вас, но для меня — врача, все это представляется варварством. Нельзя же так издеваться над человеком.
— Спорный вопрос, — ответил Зеля, — когда менты отоваривают одного вчетвером, они почему-то об этом не задумываются.
— Привыкай конкретно предъявлять, а не с бухты — барахты, одернул Зелю Сашка, — там, на баррикадах шел справедливый бой, и каждый считал себя правым. Когда бой прекращается, все стороны должны помогать раненным. Такова мудрая политика войны. Помните о Севастопольской битве, когда участвовали многие страны мира: французы, англичане, русские: когда бой прекращался, солдаты забывали о войне и ходили по неприятельским окопам, подбирая своих раненных.
— Слушай, Сашок, — обратился Сергеев Воробью, — а ведь ты прав, офицеру необходима срочная госпитализация, здесь нужен опытный хирург. Сильное сотрясение и перелом носа, переносица раздроблена, я сделал все, что мог. Попроси Дрона и братву пусть отдадут его, иначе он не выживет.
— Я все сделаю, чтобы ему помочь, — пообещал Сашка, — я хорошо помню его. Брагин меня в санчасть забирал, когда Пархатовские быки на мне чечетку отбивали.
Лейтенант с трудом поднял руку и, вцепившись в рукав Воробьевской куртки, прохрипел:
— Помоги мне, пожалуйста, у меня дома маленькая дочь. Помоги, я тебя очень прошу.
— Сашка кивнул в знак согласия и направился в штаб.
На втором этаже он застал почти весь костяк восставших. В комнате было сильно накурено, и слышался смех. «Видимо Макар опять в своем репертуаре», — подумал Сашка, садясь рядом с Дроном. Рассказав вору о тяжелом состоянии лейтенанта, Сашка обратился ко всем:
— Братва, что будем делать? Ему жить осталось до вечера. Давайте отдадим его.
— Пусть гниет, сучий потрох, — с гневом произнес Серега Сокол, — они в изоляторе и БУРе не замечают, когда нам хреново, сами готовы ножку подставить, чтобы мы скорее в ад скатились.
— Ради чего мы бунт подняли, чтобы мусоров по головке гладить? — прозвучал другой голос.
— А когда они нас, да саперными лопатками…
Зашумела братва, заволновались мужики.
— Их б….. на фонарных столбах нужно вешать, чтобы остальным ментам было видно, — раздался категорический голос.
— Я считаю, его нужно отпустить, — поднял руку Ирощенко, — между прочим, Брагин неплохой человек и перешел сюда в колонию из СИЗО, потому — что имеет свои независимые взгляды на мусорскую систему.
— Карзубый, что ты его защищаешь, — мусор хорош только тогда, когда он мертв!
— Я за то, чтобы лейтенанта отдать, — поднял руку Макар, — мы не стервятники, чтобы питаться падалью, мы должны выигрывать в честной борьбе.
— Я тоже поддерживаю Карзубого и Макара, — заступился Каленый, — мы не должны вести себя, как звери. Одно дело защищать свои права, и бить ментов, а другое — оставаться людьми. Не нужно смешивать гордыню с чувством собственного достоинства. Забыли, для чего Леха Дрон бунт поднимал?!
Все притихли и повернули головы к вору.
Дрон все это время молча слушал и наблюдал за спорящими. Он знал, для чего поднимал братву и мужиков на восстание, и откровенно говоря ему был не понятен вопрос Игоря Каленого.
— Я ненавижу Советскую власть и всю их мусорскую систему. Братва, и вы мужики! Все вы по-своему правы. У меня тоже чувство справедливости хорошо развито. Я никогда в жизни не пинал упавшего противника, иногда даже приходилось подавать ему руку, чтобы он поднялся. Мы не должны с позиции силы решать судьбу кого-либо, тем более наш враг сейчас немощен. В конкретном случае я сейчас говорю о лейтенанте. Как вор в законе, я не должен прогибаться под мусоров, но как человек, я не бью слабого, и мое последнее слово: я призываю братву — отдать его, но учитывая сложную ситуацию среди восставших, я предлагаю отдать его труп.
— Как?! — опешил Сашка.
— Леха!! — воскликнул Ирощенко.
— Вы меня неправильно поняли, его нужно накрыть окровавленной простыней и отдать на КПП, как труп. Просто многие не поймут нас, а особенно те мужики, кто находился рядом с погибшим пацаном. Ну, что братва притихли? Голосовать будем?
— Не стоит, — произнес Макар, — тем более у Брагина маленькая дочь, — и, улыбнувшись, обратился к категорически настроенной братве, — нам лишний рот не к чему, на кой ляд нам нужен такой заложник, самим уже есть нечего, провианта осталось, раза два покормить мужиков.
В санчасти нашли носилки и, уложив лейтенанта Брагина, укрыли с головой окровавленной простыней. Офицеру приказали молчать, во избежание над ним самосуда. Так же решили отдать активиста, упавшего с вышки, у него был поврежден позвоночник и помещение первого отряда, временно заменявшего лазарет для активистов, ночью сотрясалось от его криков.
Отдавали труп погибшего товарища. Проносили его до вахты с открытым лицом, в отличие от лейтенанта Брагина.
Все расступались и снимали головные уборы, прощаясь с Игорем, так звали умершего заключенного. В зоне морг отсутствовал, продержи труп еще один день, и он начал бы смердеть.
Открыв входные двери на КПП, Воробьев позвал военных. С другой стороны показались офицеры и солдаты с автоматами. Осужденных и вооруженных военных людей разделяли двойные решетки.
— Возьмите офицера, он тяжело ранен. Этот тоже, но он заключенный — активист. Третий погиб, к ноге привязана записка, там все его данные.
Майор приказал Сашке и остальным заключенным покинуть помещение превратной комнаты, только после того, как они вышли, солдаты, открыв решетки, забрали пострадавших и погибшего.