Путь диких гусей
Шрифт:
…На состязание собрались все люди с соседних улусов как на большой туй-праздник. Все оделись в лучшие халаты, яловые сапоги, круглые лисьи шапки. Молодые разъезжали по поляне верхом на скакунах, намеренно горяча их, показывая собственную удаль, гонялись один за другим вдоль обрыва.
Соуз-хан прискакал на белом жеребце с уздечкой, оправленной серебряными бляхами, под красным высоким седлом, расписанном восточными мастерами.
— Ого, — косились на него любопытные улусники, — почитай седло у него побогаче будет, чем сам конь, видать много отдал.
— А ты посмотри, какой на нем парчовый халат, шитый золотыми
— А шапка кунья с красным камнем посередине!
— Не иначе, на свадьбу собрался.
— Точно, на медведице и женим его сегодня.
— Мало ему своих жен, так он молодую, горячую возьмет!
— Сейчас она его разгорячит, только пятки засверкают!
Шутки тут же смолкли, как только к собравшимся подошел верховный шаман, а следом за ним два мальчика несли большой бубен. Народ зашептался, что это уже последний бубен шамана, а стало быть, скоро ему и в заоблачные выси отправляться.
Шаман из-под тяжелых набрякших век взглянул на собравшихся, перевел взгляд на Едигира, и у того кровь в жилах застыла, Казалось, что взгляд шамана направлен сквозь него на дальний берег.
— Готов ли ты выйти на поединок? — долетел до него вопрос.
Едигир молча опустил голову вниз. Так же поступил и его противник. Шаман надолго замолчал, смотря все так же сквозь них в неведомую даль, глаза его ничего не выражали: ни радости, ни печали, глубокая скорбь и тоска застыли в них. У Едигира начали затекать ноги, когда старший шаман поднял обе руки и произнес:
— Пусть боги выберут сильнейшего, нашему народу предстоят тяжелые времена. Отправляйтесь…
Сперва ехали верхом до дальнего урочища, где начиналось полусухое болото, с полуденной стороны от которого шли густые заросли малинника. Там их должны были поджидать загонщики, что накануне определили медвежью лежку и теперь следили за зверем, готовые в нужный момент повернуть его на охотников.
Возле небольшого лога спешились и оставили коней на попечение двух юношей. Дальше пошли пешком по узенькой, едва приметной лосиной тропе, осторожно ступая, пригибаясь под нависшими ветвями, внимательно всматриваясь в ближние кусты.
На Едигире был одет простой суконный халат, перетянутый кожаным ремешком с висевшим на нем у правого бедра длинным кинжалом. Легкие чирки-полусапожки не ощущались на ногах, делали шаг мягким и неслышным. В руках он держал толстую березовую палку, на конце которой был намертво закреплен нож с обоюдоострым лезвием шириной с пол-ладони.
Он шел первым, легко и непринужденно раздвигая ветки кустарников и непрестанно ловя ноздрями воздух, стараясь по запаху определить присутствие в лесу медведя.
Соуз-хан, тяжело отдуваясь, тащился следом за ним, далеко отстав, путаясь в полах богатого халата, цепляясь носками сапог за корневища, и бормотал что-то себе под нос. И уже на несколько шагов позади него крались старейшины и молодые воины, пожелавшие принять участие в охоте.
И хотя по лесу одновременно пробиралось около полусотни человек, но ни один из них ни малейший шумом не выдал себя. И вдруг позади Едигира послышался глухой удар о землю, а затем громкие проклятия разнеслись далеко окрест. Обернувшись, он увидел, что Соуз-хан лежит на земле и громко стонет, схватившись за правую ногу. К нему подбежали.
— Будь проклята и эта охота, и все медведи, и вы вместе с ними, — надрывался он что есть мочи, — я, кажется, вывихнул себе ногу.
— Так ты не сможешь принять участие в поединке? — обратился к нему Катайгул. — Тогда ты проиграл.
— Я выставляю вместо себя Сагипа, своего нукера.
Законами это разрешено.
Силача Сагипа знали все, без него не обходился ни один праздник, где выходили бороться молодые воины.
В борьбе ему не было равных.
Старейшины пошептались и подозвали Сагипа к себе. Тот изъявил готовность участвовать в поединке вместо Соуз-хана и тут же подхватил лежащее рядом с ним копье и взмахнул им перед собой. Было видно, что обращаться с ним он умеет. Двинулись дальше, оставив Соуз-хана на попечение его нукеров. Однако Едигиру подумалось, что его хитрый противник заранее предусмотрел это падение, не желая рисковать своей шкурой.
Теперь они шли рядом с Сагипом плечо к плечу, обмениваясь время от времени оценивающими взглядами. Вскоре они вышли на большую поляну с поваленными поперек нее обгорелыми деревьями после большого лесного пожара. Вокруг буйно кустилась малина, местами примятая до самой земли.
"Ага, — подумал Едигир про себя, — хозяин Аю где-то здесь, то его работа".
Из зарослей к ним вышел, пригибаясь, один из загонщиков, тихо сообщил, что медведь недалеко и его сейчас погонят на поляну, и тут же исчез в кустах.
Соперники остались одни. Едигир оглянулся назад, но все, кто шел за ними следом, спрятались за деревьями, чтоб оттуда наблюдать за ходом поединка.
Едигир сделал несколько шагов по поляне, выбирая удобное место для встречи со зверем и одновременно стараясь предугадать, откуда тот может появиться.
По тишине, нависшей над поляной, казалось, будто не только люди наблюдают за местом, на котором должна была решиться судьба Сибирского ханства, но и все живое и сущее приготовилось быть безмолвным наблюдателем, а может, и участником поединка зверя и человека. Человек не мог один решать свои человеческие дела без вовлечения братьев своих лесных. Он связан с ними не только по месту жительства, но и другими высшими небесными узами, составляя единое и неделимое целое. Они едины в действиях, поступках, в судьбе. Но человек желал первенства в мире и добивался этого всеми доступными ему средствами, не замечая и не желая замечать боль и страдание лесных обитателей, братьев своих.
Не слышно было в лесу ни птичьего посвиста, ни беличьего цокотка. Только покрасневшие от напряжения и скорой потери родительских объятий листочки осинок по краям поляны вздрагивали, как будто невидимый лесной дух тяжело касался их своим мощным дыханием.
Едигир повел плечами, чувствуя, как напряглись и задеревенели мышцы спины, вспотели ладони, сжимающие копье, а глаза прикрыла легкая пелена, подобная дымке утреннего тумана. Только тут он понял, насколько близко находится к давящему тяжестью пологу ханского шатра, за которым скрыты многие людские судьбы, жизни и смерти. Ему вдруг стало страшно от мысли, что от его слова будут зависеть судьбы не только живущих рядом с ним людей, но и еще не родившихся, а лишь готовых появиться на свет. Стало страшно откинуть полог шатра собственной рукой, стать властелином, владыкой собственного народа, казнить и миловать. Да кто он такой, чтоб выполнять волю богов на земле?! Кто?! Всего-навсего сын хана, игрушка в чьих-то руках…