Путь домой Агелай Энона
Шрифт:
– Все хорошее быстро проходит, Энона. Такова наша жизнь.
И эта жизнь в сей же момент промелькнула – все двадцать лет как миг единый, с тех пор, как Агелай нашел ребенка – она картинками живыми воскресла в памяти. Как Парис впервые встал на ножки – уцепился за Агелая и сделал первый свой нетвердый шаг,
как первый раз сказал ему:
– Отец.
как чуть не затоптал его молодой бестолковый бычок – едва успел
– Отец.
Агелай как будто снова видел – вот он – совсем мальчишка носится по лужам босиком под теплым дождиком – весь мокрый и чумазый, как у костра играет со щенком, как горд он был, когда впервые Агелай доверил ему стадо перегнать к другому пастбищу на самый верх по Иде –
– Отец, я справлюсь, я смогу, отец…
Сколько ж ему было? Лет двенадцать – уж и не помнит Агелай.
Другой теперь отец, другая жизнь… Забудет все Парис – и очень скоро.
Обида смешалась с болезненной беспросветной тоской – Агелай остро почувствовал себя старым, брошенным – совсем никому ненужным.
– Я знал, что рано или поздно это случится и однажды Парис уйдет. Но что вот так… так будет тяжко…
Энона растерялась и не знала, что сказать, поскольку утешенье в такой беде придумать сложно, и лишь спросила:
– А мне что делать?
– Не знаю, – ответил Агелай. – Парис теперь не чета нам с тобой. Пастухи и пастушки царевичу Трои не ровня. Вершины Пергама и Иды – две разные вещи. Там – дворцы сильных мира сего, здесь же все просто – и люди простые, и судьбы. Будем учиться жить без него. Нам придется забыть о Парисе – к чему набиваться, цепляться, стараться напомнить лишний раз о себе. Все это без толку – если, конечно, он сам не захочет нас видеть. Только тогда нам дозволено будет коснуться святейшей особы.
– Он что же – тебя удержать не пытался? – ахнула Энона. – Ты же отец ему.
– Нет, почему. Он сказал – оставайся. Только – что мне там делать? Мне здесь привычнее. Здесь мое место. У каждого в жизни есть свое место, Энона.
– Но… он мне клялся в любви. – возражала Энона. – И я люблю его – кем бы он ни был. А пастух он или царевич – разве так важно? Нет, без него мне и жизнь не мила. Мое место – с ним рядом.
– Ты ошибаешься, девочка. Все твои чувства – что для него? Да Парис о тебе и не вспомнил. Клятвы, признания – это все в прошлом. Забудь. И не пытайся ему набиваться вдогонку – будет надо, он за тобою пошлет или сам к нам на Иду приедет.
– Ты считаешь – лучше мне здесь оставаться и ждать неизвестно чего?
– Да, Энона.
В тени под навесом спал маленький мальчик, устав от игрушек – спал крепким сном, даже не подозревая, сколь знатным человеком вдруг оказался его отец. Энона взяла сына на руки.
– Значит, Кориф – внук Приама?
– Выходит, что так. – отозвался Агелай.
И тут же подскочил, как ужаленный.
– Как я сразу об этом не подумал? Не хватало еще, чтобы снова отпрыск Приамова дома здесь вырос. А потом его так же отнимут – как вырвут из сердца. И никто в целом свете не спросит – как ты себя чувствуешь, старина Агелай, после того, как тебя лишили близких людей?
Через миг он уже вытряхивал из холщовой сумки монеты прямо на стол:
– Здесь должно… должно хватить. – приговаривал Агелай
Монеты засверкали на солнце, забряцали друг о друга, издавая приятный звон, и все норовили раскатиться по столу, пока Агелай не сгреб их в кучу – довольно приличную, бросился, было считать, да быстро сбился, плюнул на это дело и выдохнул:
– Конечно, хватит. Не может не хватить.
Энона изумленно смотрела то на кучу денег, то на Агелая – и понимала на самом деле только одно – идти ей за Парисом или оставаться здесь – это решится сейчас – именно сейчас или уже никогда.
– Вот что, дочка. Все эти деньги возьмешь с собой. Собирайся, бери малыша и ступай. Меня больше не слушай – старый я дуралей. Твое место рядом с Парисом – все верно. Борись за себя, за него – указал Агелай на Корифа – Борись, что есть силы. Быть может, боги помогут тебе. И знай – царь Приам человек добрый – чтобы ни случилось – он не откажется от внука.
2.Трудности и удовольствия новой жизни.
Париса с непривычки восхищало все подряд. Мягкий диван и ковер под ногами, просторная комната с двумя окнами в сад, гобелены, развешанные по стенам, умывальник из чистого серебра, даже кувшин возле него – и тот оказался серебряный.
Конец ознакомительного фрагмента.