Путь домой
Шрифт:
– …а то все Саврошка-подлец, чтоб ему пусто было!
Третьяк настолько разошелся, что в очередной раз расплескал медовуху из кружки, которой размахивал, словно дирижер своей палочкой. Алкоголь подстегнул и без того немалую болтливость купца, и слова потекли рекой. Этому самому Саврошке, новому каменецкому князю, досталась целая прорва сомнительных эпитетов и чуть ли не втрое больше внимания, чем князю Мстиславу. Третьяк сыпал ругательствами, жестикулировал и сбивался, то и дело перескакивая на события десяти-, а то и двадцатилетней давности – и все же из его рассказа вполне можно было почерпнуть
– Так как, говоришь, свеи князя своего зовут? – встрял я, дождавшись, когда Третьяк приложится к кружке. – Поди, не Саврошкой кличут, а по имени-отчеству величают.
– Чудное имя у князя… – Третьяк наморщил лоб, вспоминая. – Саурон! Так его свеи кликали, что из-за моря с ним на больших ладьях в Каменец пришли. А уж местные прозвали Савроном. Все не нашенское имя, да хоть привычнее.
Мы с Рагнаром переглянулись, и он едва заметно покачал головой. Нет, никакого Саурона он не знал… да и едва ли мог знать. Имя выдало игрока – и, похоже, ярого почитателя книг Профессора – с головой.
– И когда свеи пришли в Каменец? – спросил я.
– Никак, к зиме… – Третьяк сдвинул шапку на затылок. – Да ведь как раз год назад и пришли! Видать, совсем на севере им постыло, раз в такое время в море вышли!
– Многих мой отец изгнал с Эллиге. – Рагнар пригладил отросшую за долгие дни в пути бороду. – И многие сами бежали от гнева конунга в море и на чужие земли. Но имя Саурона-хевдинга мне неизвестно. Может, раньше его звали иначе?..
– Едва ли, мой ярл. – Я незаметно от остальных коснулся сумки на боку. – Такое имя скорее носит тот, кто рожден вдали от островов и не помнит прошлого.
Такой вот толстый намек – и Рагнар его явно понял.
– Ужели Саврошка из немсков? – удивился Третьяк. – Так не похож ведь… Но как по мне – хоть из немсков, хоть из свеев, а второго такого вымеска, как Саврошка, не сыскать! И верно его ваш конунг выгнал… И Ратше покойному гнать бы вора поганой метлой, а то и подпалить обе ладьи свейские, да дружину окаянную мечом попотчевать – так приютил Саврошку-гада, пригрел змеюку подколодную…
Третьяк начинал повторяться – и со второго раза история становилась понятнее. Уж не знаю, паслись ли «Топоры» раньше на Эллиге, или просто слегка прокачались в море и сразу же рванули на восток – но отыгрывать роль начинающего, но амбициозного Черного Властелина Саурон начал чуть ли не сразу…
– Видать, ослабел умом старый Ратша, да бояр и ратный мужей не послушал – отдал Саврошке дальний конец, что за речкой, и встали в Каменце дома свейские. Сначала один, а там второй, да третий, – продолжил Третьяк. – По-первости свеи тихо ходили, да как освоились – стали, собаки, зубы казать. То холопа прибьют забавы ради, то девку прихватят, а то и боярина за бороду дернут…
– Плох тот хозяин, что обидит гостя, – проворчал Эйнар-кормщик. – Но и гостю, что не чтит, хозяина, чести нет. На Эллиге подобное не дозволено и конунгу!
– Верно молвишь. – Третьяк опустил голову. – Говорили бояре гнать Саврошку – но терпел Ратша, прощал все свеям окаянным за силушку да удаль молодецкую. Уж на что москолуды, а в ратном деле во всей княжей дружине первые. Дурная зима вышла для каменецких, да и лето не лучше.
Логично. Даже самые воинственные неписи-северяне не спешат умирать, а местные уж точно предпочитают худой мир доброй войне – но для игроков разборка меду князьями и нашествие булгар – отличная возможность прокачаться и обрасти ценным лутом. И там, где старая дружина князя редела в боях, «Топоры» только набирали силу… И конец этой истории напрашивался сам собой.
– Да как прогнали булгар окаянных, совсем в Каменце жития не стало от свеев. – Третьяк с размаху опустил кружку на землю. – Раньше чудил Саврошка, да честь знал, а как повыбили дружину старшую, так стал к князю в покои как к себе домой захаживать, да бояр почем зря задирать. И никому не ведомо, что за спор у них вышел – да срубил Саврошка-подлец Ратше голову седую и сказал каменецким: дескать, отныне я князь ваш новый.
– Предатель! – Рангар сжал кулаки. – Нет чести у того, кто поднимет меч на конунга. Но скажи, купец – что же ярлы?! Разве не стали они мстить Саурону-хевдингу?
– Иные стали, да недолго им пришлось, – ответил Третьяк. – Дружины боярские супротив свеев – что трава супротив косы острой, а Саврошка окаянный и деток малых не пожалел. Всех бояр непокорных убил, подлец, а жен их да дома свеям отдал. Как тут не покориться? Так и живет теперь Каменец в страхе, а вольные люди – как холопы бессловесные.
Да уж… Задачка подружиться с вышеградским князем, похоже, усложняется раз этак в дцать – и спасибо за это можно сказать Саурону и «Боевым топорам». Неудивительно, что Третьяк и его команда до сих пор поглядывают на северян с недоверием – репутация у бородатых почитателей Одина и Тора в этих местах так себе. И если на Эллиге до недавнего времени игроки особо не высовывались, то на землях склафов фигуры, подобной Бьерну Серому Медведю, похоже, не нашлось. И первый захват целого города кланом игроков случился уже несколько месяцев назад… и хорошо, если первый. Причем игроками явно северной фракции, которые пришли той осенью на двух драккарах и поступили на службу к князю. И теперь мне предстоит сделать то же самое, но перед этим как-то доказать, что я не верблюд… Да с таким прецедентом Мстислав, пожалуй, нашпигует наши корабли стрелами еще на подход!. И не спасет ни заступничество Третьяка, ни мое пролетарское… то есть, склафское происхождение.
Йотуновы кости, что ж делать-то?!
– Оттого и нет у князя Мстислава свеям никакой веры, – закончил Третьяк. – И неведомо мне, как конунгу с ним говорить. Силен молодой князь, горяч, да на расправу скор. И дружина его крепка, иначе давно бы Вышеграду под Саврошкой поганым ходить.
– Выходит, князь твой Саврону не друг? – уточнил я.
– Вестимо! – Третьяк хлопнул себя по коленям. – Мстислав Радимич Ратшу едва не за отца почитал. Не счесть, сколько раз молодой князь со старым супротив булгар бок о бок бились… Да только нет теперь между Каменцем и Вышеградом дружбы, и не будет, пока в доме Ратши Саврошка окаянный сидит.