Путь империи
Шрифт:
Подобно Уайли, генерал-майор Орвилл Эббот был чернокожим.
И настоящим офицером-джинау. При подавлении этого мятежа он предпочел следовать тактике джао и не проявлял особой щепетильности. Впрочем, иногда он мог позволить себе импровизацию. Например, выражения «вешать на фонарях» джао просто не знали.
Так называемый Далласский мятеж закончился еще до того, как флотилия Эйлле стартовала к Солнцу. Сам Кении Джордж стал украшением фонарного столба.
Субмарина мчалась навстречу первому из кораблей Экхат. Эйлле воспользовался зоной турбулентности, внезапно возникшей на пути, и помчался в ней, словно
Подойти как можно быстрей и как можно ближе.
Задача непростая: цель — центральная пирамида, и по пути к ней надо преодолеть наружную паутину. Кларик зашипел, прежде чем успел сдержаться. На миг ему подумалось, что Эйлле решил таранить сооружение, хотя таран был объявлен последней, крайней мерой. Учитывая скорость субмарины, такое столкновение обернется для нее гибелью. Если не для нее — учитывая слабость конструкции огромных кораблей Экхат, — то для ее временных орудийных башен, танков, приваренных сзади, которые непременно сорвет. И людей внутри них, включая и некоего генерал-лейтенанта Эда Кларика, поскольку законам физики нет дела до чинов и званий.
— Подходим! — крикнул Агилера.
Как будто об этом есть необходимость сообщать. Борт корабля Экхат маячил впереди, как скала. Эйлле смело и уверенно вел свое суденышко, чтобы оказаться на расстоянии прямого выстрела.
Кларик сидел в первой башне. Всего к бывшему бумеру приварили восемь таких, по одному над бывшими торпедными люками. Четыре по каждому борту, если в такой ситуации можно говорить о правом и левом бортах и, предполагая, что пилоту хватит мастерства, чтобы поставить судно в надлежащую позицию.
Эйлле мастерства хватало.
— Огонь! — скомандовал Кларик.
Ахнула стосорокамиллиметровая танковая пушка. Урановый снаряд, лишаясь в полете внешних оболочек, покрыл дистанцию в милю менее чем за секунду. Казалось, что к кораблю Экхат несется гигантская трассирующая пуля. Температура за бортом — вернее, за пределами силового щита субмарины — достигала шесть тысяч градусов по Кельвину. Потеряв оболочку, снаряд начал плавиться, но скорость была слишком велика, а расстояние слишком мало, чтобы он успел сгореть полностью. Зато его траекторию было очень легко проследить. Чтобы увидеть, как пятнадцать килограммов обедненного урана врезается в корпус корабля Экхат. Кларику и его стрелку удалось выпустить четыре снаряда, прежде чем их башню пронесло мимо центральной пирамиды Экхат. После этого огонь пришлось прекратить.
Компьютер немедленно подтвердил оценку генерала. Четыре башни, которые можно было навести на цель, поразили ее пятнадцать раз из шестнадцати. Единственный промах сделал сам Кларик — вероятно, потому, что предоставил себе честь первого выстрела. Снаряд пропал в бурном море солнечного вещества, прибавив ничтожное количество тяжелых элементов к неисчислимым миллиардам тонн, которые здесь уже находились.
— Для первого раза терпимо, — фыркнул стрелок.
Похоже, он действительно не в восторге, хотя скорее раздосадован, чем огорчен. Несмотря на возраст, парню опыта не занимать. Просто корабли Экхат намного крупнее танка, поэтому эффектность взрыва не та. Но оба прекрасно знали: даже пятнадцать снарядов превратят «жестянку» в летающий склеп. А самое главное — теперь можно не сомневаться: снаряды пробивают корпус корабля Экхат.
Да, внешне это особого впечатления не производит. Пятнадцать дыр несколько дюймов в диаметре, образующие нечто вроде странного созвездия. Но каждый из них станет эпицентром
Недавний страх пропал, на смену пришла холодная ярость. И нечто, весьма близкое к упоению боем. Да, они вряд ли выживут. Во всяком случае, не стоит на это рассчитывать. И все-таки…
Кларик подозревал, что нечто похожее чувствовали в разгар сражения берсерки, про которых он когда-то читал.
— Ах, чертов «пушистик»! — послышался восхищенный возглас стрелка. — Вот молодец!
Повод для восхищения был. Поймав новый поток, Эйлле сумел бросить подлодку во фланговую атаку на второй корабль Экхат. На этот раз расстояние было еще меньше — от силы полмили.
Увы, скорость оказалась слишком велика, и танки успели сделать лишь по два выстрела. Кларик стрелял последним и снова промазал: один из его снарядов был выпущен уже в тот момент, когда бывшая субмарина двигалась дальше.
Глава 37
Великолепный диссонанс. Такой резкий, что ряды хёйлеков оказались сметены, их хор смолк… Но огненные цветы, которые распустились прямо в Зале танца, ввергли Тему и Контрапункт в экстаз, выразившийся в совершенно безумных синкопах.
Увы, это продолжалась недолго. Один из цветков расцвел у ног Контрапункта, оставив ему лишь верхние конечности, а следующий превратил его останки в ослепительный костер. Еще мгновение Тема пыталась продолжать танец в одиночку, но тут вмешался Критик.
Завершайте танец. Нас атакуют. Лейтмотивные существа должны вернуться на пост.
Тема пришла в смятение — прежде всего в смятение, а не в ярость. Атака внутри Солнца невозможна. Но когда еще один ряд хёйлеков был сметен, а на его месте раскрылись огненные цветы, Теме пришлось изменить способ функционирования. Одновременно в Зале появился Мелодист и начал выкрикивать команды.
По местам! Всем по местам!
Хёйлеки расстроили ряды и устремились к дальним воротам Зала. О да, диссонанс был слишком ярким. Мелодист смял нескольких, выражая укор и недовольство, но убедился в бесполезности этой затеи. Эта мелодия себя исчерпала, и лучше начать совершенно новую. Он направился к воротам.
Но сделал лишь два шага.
Резервуары с ароматическими составами, необходимыми для выражения танца в сфере запахов, были размещены в секциях под самой наружной оболочкой. Некоторые из них оказались повреждены. Один разлетелся, и сложное органическое соединение, которое находилось внутри, хлынуло в Зал танца. Мощный температурный аккорд мгновенно воспламенил его — это было подобно взрыву. Огромное тело Мелодиста взлетело в воздух и пронеслось через зал по идеальной дуге. Его конечности сгорали, оболочка обуглилась. Когда дуга была завершена и Мелодист упал в толпу бегущих хёйлеков, раздавив их, он был наполовину мертв. Последние его мысли, неясные и сумбурные, сводились к бесконечному недоумению по поводу смысла столь дикого диссонанса.