Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата
Шрифт:
Схема маршрута царского поезда была такова: Москва — Клин — Тверь — Вышний Волочек — Валдай — Старая Русса — Порхов — Псков. Ночевать планировалось в Твери и Старой Руссе. Взвод ревенантов, выступающий в роли эскорта, не давал оснований для излишней суеты и тревоги. Тем не менее майор Булдаков пристально вглядывался в непролазные заросли Тверского тракта и время от времени объезжал колонну на своем горячем скакуне.
Напали на них верстах в десяти за Клином, когда солнце уже перевалило на вторую половину небосвода. В кустах, примыкающих близко к дороге, кто-то засвистал, заухал, отвлекая
Три кареты, едущие в середине поезда, казалось, взорвались. Все окошки моментально превратились в бойницы и ощетинились автоматными стволами. В люках, проделанных на крыше, возникли пулеметчики. Передний из них держал в руках раструб ротного противопехотного огнемета «Шмель». Разбойников это не смутило, они уже почти настигли цель. Ревенант с огнеметом сделал придурковатую физиономию, вроде как у Арнольда в «Коммандо», и произвел залп по первой шеренге атакующих. Тех проняло не на шутку: взявшийся из ниоткуда столб пламени охватил четырех человек и обжег рожи шестерым, бегущим следом; оставшиеся, не сговариваясь, повернули к лесу и задали стрекача; в царской карете Ростислав предложил государыне взглянуть в восьмикратный электронный бинокль 8x22 системы Canon. Она с интересом прильнула к окуляру, а цепь нападающих слева ревенанты угостили огнем из подствольников.
Умников, что караулили хвост колонны, забросали гранатами со слезоточивым газом, они катались по земле, задыхаясь от слез, соплей и рези в легких. Вышедший из кареты Ростислав увидел, как Денис Булдаков с несколькими ревенантами кинулся в погоню за ретировавшимися.
— Ну что там, Лексеич? — донесся из кареты голос Софьи Алексеевны. — Выйти-то можно?
Ростислав кивнул. Государыня подобрала юбку и вылезла наружу, воспользовавшись помощью князя Глинского.
— Благодарствую, Юрий Васильевич! — кивнула она галантному князю. — Что тут у нас?
С брезгливой гримасой, морща нос от сладкого запаха горелого мяса, она осмотрела поле боя. Тела окропленных горючей смесью бились в предсмертных конвульсиях — очень тяжело выживать после шестидесятипроцентных ожогов. Царица отвернулась и попросила князя лишить несчастных мучений. На горизонте всадники Булдакова исполняли танец смерти с настигнутыми ими разбойниками. Она обошла карету и, подивившись на искалеченные гранатами тела, заметила:
— Отчего же не вооружить вашим оружием нашу армию, mon ami? Ей бы не было равных в Европе... да что в Европе! Весь мир завоевать можно с таким оружием!
— Завоевать несложно, ma cher, — тихо ответил Ростислав, — зело труднее удержать.
— Хотя...
— Да, государыня! — подошел ближе премьер.
— Продолжайте! — махнула веером Софья Алексеевна. — Прошу прощения, что перебила вас.
— Нет, не перебили, — уточнил Ростислав, — просто то, что я не досказал, не обязательно было и досказывать.
— Но все же!
— Я просто хотел вас спросить, чего вы хотите больше: чтобы вас любили или чтобы вас боялись? — вежливо произнес Каманин.
— О, мой дорогой, вы плохо знаете царей! — засмеялась государыня. — Мы хотим, чтобы нас любили, и паче мы желаем, чтобы нас боялись.
На краю горизонта майор Булдаков настиг беглецов и принялся их треножить. Его помощники спешились и сбивали с ног незадачливых грабителей, надевали наручники и сковывали в единую цепь.
— Сколько их было? — вдруг спросила Софья.
— Душ пятьдесят, — ответил премьер-министр.
— Миловать прикажешь, Ростислав Алексеевич? — хмуро глянула она на него.
Тот пожал плечами.
— Какое миловать! Что у нас, законов на этот случай нет? Вон деревьев с крепким сучьем сколько — половину России развесить можно!
Царица фыркнула. Аллегории Каманина были ей не всегда понятны. Впрочем, как и стихи Иннокентия и как художественные работы Анжелы. Бедняга! Хорошо, что ей на глаза не попадались полотна Андриана Городова — вот где бы пришлось поломать голову: нормальные люди спустились с небес на Гею или ненормальные поднялись из Гадеса. На всю земную колонию была одна картина этого талантливого художника-передвижника, авангардиста и психоделиста — «Танец пьяных роботов». Висела она у Волковых в спальне. Андрей Константинович шутил, что среди двух баб в постели именно эта картина позволяет ему оставаться в сцеплении с реальностью.
Притащили пленников. Их оказалось чуть ли не две дюжины: угрюмые, бородатые, нелюдимые. Как сказал бы Майн Рид, «со следами порока и пагубных наклонностей на лицах».
Князь-кесарь взглянул на них и внезапно тяжело засопел:
— Государыня, позволь попытать того рябого и вон того — безносого. Уж больно знакомы мне их физиономии.
Царица испытывающе посмотрела на старого «волкодава», но разобрать что-либо на потном бесстрастном лице не смог бы и физиономист рангом повыше.
— Валяйте! — брезгливо произнесла она. — А остальных — на сучья. Через полчаса мы должны быть в пути. Денис Олегович, миленький, распорядитесь насчет дерева.
Указующий перст Софьи уперся в ствол, преграждающий дорогу. Передернув плечами, она поспешила занять место в карете. Ростислав, стараясь не слишком торопиться, занял место рядом с ней.
— Я смотрю, батенька, вы предпочитаете не наслаждаться видом казни? — мягко спросила Софья Алексеевна у своего фаворита.
— Что поделать, Сонечка! — вздохнул Ростислав Алексеевич. — Я всю свою жизнь состоял в интеллигенции, относился к так называемым гуманистам. А задачи этой прослойки общества весьма далеки от созерцания процесса насильственного лишения жизни разумного существа, пусть оно и заслуживает этого...
— Эк, завернул! — От контральто государыни задрожало содержимое корсажа. — Какие вы все-таки мягкотелые!
— Смею вас уверить, отнюдь не все! — обиженно сказал профессор. — Я при надобности тоже могу башку свинтить, но смотреть на всякие гнусности — увольте!