Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков
Шрифт:
Среди многих путевых заметок по Ближнему Востоку и описаний паломничества, оставленных русскими писателями и литераторами, эта книга до сих пор выделяется искренностью чувства, живостью стиля и красочностью описаний. Вот рассказ о прощании Муравьева с Иерусалимом: «Наступил день отъезда, и с сжатым сердцем пошел я рано утром в Гефсиманию слушать литургию над гробом Богоматери, где я так радостно молился в день Благовещения; но хотя я сбирался в отечество, невозвратимая потеря святилищ палестинских раздирала мне душу. В последний раз перешел я обратно поток у горы Масличной, в последний раз прошел крестною стезею по Иерусалиму. Покамест все укладывали в моей келии, я ходил прощаться с духовенством; Наместник благословил меня в путь и, надев мне на шею малый крест на серебряной цепи с частицею Животворящего
Я просил отворить храм Воскресения. И там ожидали меня прощание с игуменом и братиею… но самое горькое было с великим Гробом. Я целовал его на вечную разлуку, как давнего друга, которого обнять из столь далеких краев устремился. Но я однажды достиг его, и отселе уже другая цель звала меня – Отчизна! На Голгофе, приникнув челом и устами к месту водружения Креста, молился я о моем счастливом возвращении и еще раз слышал Евангелие Креста над престолом страсти. Трудно было расстаться с сими залогами нашего спасения по чувству земной к ним любви и по слабости человеческой, которая невольно предпочитает для молитвы поприще священных событий, как бы ожидая на оном особенного внимания неба за одно лишь усердие потрудившейся плоти…
Уже все было готово; вьючные лошаки и конь мой ожидали меня во вратах Яффы вместе со стражем арабским, которого дал мне Мусселим до Наблуса с письмом к градоначальнику. Некоторые из монахов греческих и все поклонники русские обоего пола провожали меня за городские ворота, где со многими слезами и целованиями мы расстались. Я возвращался на родину, они – в Иерусалим; но у них и у меня разрывалось сердце, как будто бы каждый из нас следовал не своей избранной цели и готов был взаимно поменяться ею. В таком странном борении чувств, совершенно противоположных, вспомнил я, какая горькая участь ожидала сих поклонников под игом арабским, посреди нищеты и гонений, и подивился силе их духа и смирению, с каким они обрекли себя служению святыне, заживо погребаясь в чужбине, хотя много близкого их сердцу оставалось на родине, ибо каждый, наделив меня письмами, просил сказать своим, что он еще жив и за них молится… Одинокий, низко поклонился я Святому граду, и быстро умчал меня конь из его очарований!».
Появление книги Муравьева стало важным событием в истории русской литературы. Она первая ознакомила русское общество с палестинскими святынями, она возбудила охоту к духовному чтению, возродила побуждение к религиозному восприятию мира. Книгой зачитывались и в петербургских салонах, и в духовных семинариях. Профессор Московской Духовной Академии П. С. Казанский вспоминал, какое громадное впечатление произвела на семинаристов эта книга: «… мы не спали ночь, пока не прочли всю ее». «С умилением и невольной завистью прочли мы книгу г-на Муравьева, – писал А. С. Пушкин в подготовленной к печати рецензии. – …Молодой наш соотечественник привлечен туда не суетным желанием обрести краски для поэтического романа, не беспокойным любопытством найти насильственные впечатления для сердца усталого, притупленного. Он посетил св. места как верующий, как смиренный христианин, как простодушный крестоносец, жаждущий повергнуться во прах пред гробом Христа Спасителя…». Книга переиздавалась в 1833, 1835, 1836, 1837 годах.
Сейчас даже не совсем понятно, в чем состояла новизна книги Муравьева, поразившая его современников. Но следует учесть обстоятельства той эпохи: заметное охлаждение к вере предков образованного и сильно европеизированного дворянства, начавшееся со времен петровской вестернизации; отчасти и подчинение Петром I Церкви государству путем отмены патриаршества и создания взамен Святейшего Синода; сыграло свою роль и господство в немалой части русского дворянства преклонения перед передовой Европой, бездумное заимствование европейских идеалов, ценностей, взглядов разного толка – до мистицизма и масонства, распространение различных сект и идей католицизма.
Например, в России была запрещена книга маркиза А. де Кюстина, описавшего свое путешествие по стране «грубых и лживых варваров», но ее можно было встретить во многих дворянских домах. Высокомерный француз описывал русских как боязливых перед властью рабов: «Крестное знамение – не доказательство благочестия; поэтому мне кажется, что, несмотря на стояние на коленях и все внешние проявления набожности, в своих молитвах русские обращаются не столько к Богу, сколько к императору»; в частом осенений себя крестным знамением он увидел «не столько благочестие, сколько привычку»; при виде Покровского собора (храма Василия Блаженного) де Кюстин воскликнул: «Люди, которые приходят поклониться Богу в эту конфетную коробку, – не христиане!». Все прочие церкви в Москве он нашел «мрачными», «это раскрашенные тюрьмы», иконы счел «безвкусными фресками», выполненными в «однообразной и грубоватой манере», и пожалел, что «в сии святилища благочестия закрыт доступ лишь творениям превосходным». Выводы ревностного католика-маркиза были решительны и тверды: «Всякая национальная Церковь – плод раскола и, следственно, лишена независимости… Церкви схизматические и еретические, исповедующие национальные религии, уступят место Католической Церкви, религии рода человеческого…».
Таким образом, книга Муравьева имела не только познавательное значение – она противостояла недоброжелательным писаниям иностранцев и помогала русскому обществу осознать себя православными христианами, частью Вселенской Церкви. Стоит заметить, что в те годы и интерес к Святой Земле у русского дворянства зарождался не благодаря русской духовной литературе, а под влиянием западной литературы, книг Т. Тассо и Ф. Шатобриана. Муравьев, отмечал Н. Н. Лисовой, «был первым, кто научил русское [дворянское] общество говорить и мыслить о Церкви, о христианстве по-русски».
После поднесения «Путешествия» императору Николаю I Андрей Николаевич в 1833 году был определен на должность обер-секретаря в Святейший Синод. Его служба в органе верховного управления текущими делами Русской Церкви отнимала много времени, но из-под пера Муравьева в 1836–1842 годах выходили все новые и новые книги: «Путешествие по святым местам русским», «Письма о Богослужении Восточной Церкви», «Изложение символа веры Православной Восточной Кафолической Церкви», «История Российской Церкви», «Письма о спасении мира Сыном Божиим», «Первые четыре века христианства», «О литургии», «Правда Вселенской Церкви о Римской и прочих патриарших кафедрах», «Священная история» – и это далеко не полный перечень. Некоторые из этих книг были написаны по предложению Духовно-учебного управления Святейшего Синода и вскоре были признаны Министерством народного просвещения в качестве учебников. Заслуги Муравьева перед русской литературой были оценены, и в 1836 году он был избран членом Российской академии.
В предисловии ко второму своему «Путешествию» А. Н. Муравьев писал: «Сие краткое описание некоторых обителей русских может отчасти служить продолжением моему путешествию по Святым местам, потому что в Палестине во мне возникло желание посетить их. Помню, как смутили меня иноки Иерусалимские, когда во время заключения в храме Святого Гроба, они начали спрашивать у меyя о Троицкой Лавре, и я должен был им признаться, что хотя родился в Москве, но никогда не видел сей родственной святыни, близкой сердцу каждого русского и знаменитой по всем странам. Тогда же дал я обещание сходить в Лавру по возвращении в Отечество и уже имел случай дважды ее посетить». Книга включала в себя описание истории и впечатлений автора от Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, Ростова Великого, Нового Иерусалима, монастырей и соборов Московского Кремля, святынь древнего Киева и Великого Новгорода. В новое издание автор включил описание посещения цесаревичем Александром Николаевичем, будущим Царем Освободителем, московских святынь в 1837 году.
В своих служебных обязанностях А. Н. Муравьев ревностно отстаивал интересы Церкви, подчас вступая в конфликты с «оком государевым». Так, при его участии был смещен Николаем I обер-прокурор С. Д. Нечаев, открыто ущемлявший права архиереев в Святейшем Синоде. Но на освободившийся пост император назначил не Муравьева, по мнению многих, наиболее подготовленного кандидата, а графа Н. А. Протасова, который еще более усилил централизованный контроль государства над церковной жизнью.
Известно было, что Муравьев сам претендовал на пост обер-прокурора, но не только из честолюбия, а из желания уничтожить эту должность и вернуть Русскую Церковь к каноническому патриаршему управлению. Будущим Патриархом он, как и многие в России, видел митрополита Московского.