Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков
Шрифт:
Однако за спорами о канонических вопросах или о контроле над Святыми местами в Палестине для Рима на первом плане оставались вопросы политические: отношения католического Запада и православного Востока. Муравьев оказался в центре разгоравшейся полемики. В 1852 году он издает брошюру «Слово кафолического православия Римскому католичеству», позднее появляются ее переводы на греческий, польский и французский языки. Апологетика Православия тут же вызвала резкую отповедь в Риме: в католических журналах появляется серия статей против «врагов католичества», папа призывает русского иезуита И. С. Гагарина представить свой «ответ против греко-руссов». Папский нунций в Вене кардинал Микеле Виале-Прела откровенно признавал: «К сожалению, Россия – самый главный враг Католической Церкви». В этой идейной борьбе, продолжавшейся в период Восточной войны 1853–1856 годов, мирянин, чиновник не самых больших чинов Муравьев оказался выразителем официальной позиции православной Церкви по всему комплексу вопросов церковной жизни. «Но доколе Римская [церковь], несмотря на все свои отступления от канонов, будет самонадеянно утверждать, что нет спасения иначе, как под сенью ее патриарха, – твердо заявлял Муравьев в финале своей работы, – Восточная сестра ее, исполненная чувством своего Православия, будет только сокрушаться о таком ожесточении и смиренно молить Отца светов, дабы… просветил и соединил опять воедино всю Кафолическую церковь, искупленную кровью единородного Его Сына».
Спустя несколько лет, в мае 1859 года, известный прусский чиновник барон Август фон Гакстгаузен, совершивший ранее путешествие по России, направляет митрополиту Московскому Филарету письмо с предложением войти в общение с Обществом молитв о воссоединении Церквей, основанным немецкими католическими епископами. Гакстгаузен во время поездок по русской земле был поражен красотой православного богослужения, глубокой духовностью и даже «демократичностью» Православия. Особенно поразило ревностного монархиста и пламенного католика то, что Русская Церковь осталась незатронутой западным рационализмом. Обращаясь к московскому святителю, Гакстгаузен вопрошал: «Не велит и Святейший Синод также возносить особые молитвы по всей России, дабы милостью Господней наше разделение прекратилось?». Ответ пришел из Киева от Муравьева после его переписки с митрополитом Филаретом. Святитель написал ему, что Православная Церковь молится о соединении с нею неправославных Церквей в литургии оглашенных, ибо «неправославные самим неправославием отлучили себя от общения» при Таинстве Евхаристии, и заключил: «Не стесняйте же христианской любви Православной Церкви и не утверждайте, что она не молится об соединении Римской Церкви».
Не впустую пропали усилия пламенного полемиста, заработавшего в Европе славу «главного защитника Русской Церкви и давнего врага Церкви Католической». В эти годы на Западе возрастает интерес к незамечаемой ранее Православной Церкви, одним из показателей которого во Франции стал переход в Православие католического священника Владимира (Рене-Франсуа) Геттэ, тут же запрещенного в служении, а книги его были внесены в Индекс запрещенных книг. Кстати, и барона Гакстгаузена в Риме заподозрили… Папский нунций в Мюнхене Флавио Киджи предупреждал: «Есть все основания полагать, что он – русский агент или, по меньшей мере, инструмент в делах русских».
Путешественник справедливо считал себя преимущественно церковным писателем, его драматические произведения не имели успеха у публики. Однако все же Муравьев оказал важную услугу русской литературе… своим отсутствием. В один зимний день, 18 февраля 1837 года, на квартиру к Муравьеву зашел его знакомый, поручик М. Ю. Лермонтов, надеявшийся на помощь влиятельного сановника в публикации своего стихотворения на смерть Пушкина. Хозяина не было дома. Лермонтов в ожидании зашел в образную, где увидел между икон ваии – плетеные пальмы, употребляемые в Иерусалиме при крестных ходах на празднике Входа Господня в Иерусалим (на Вербное воскресенье). Он так и не дождался Муравьева в тот день и ушел, оставив на столе исписанный лист бумаги. То были дивные стихи «Ветка Палестины»:
Скажи мне, ветка Палестины:Где ты росла, где ты цвела?Каких холмов, какой долиныТы украшением была?..Прозрачный сумрак, луч лампады,Кивот и крест, символ святой…Все полно мира и отрадыВокруг тебя и над тобой.В 1840 году выходит новая книга Муравьева «Первые четыре века христианства». Это не столько научный труд, сколько сердечно и проникновенно написанная православным человеком повесть о Матери-Церкви, о том, как возникла она в 33 году, как пережила жесточайшие гонения и смуты ересей, как вызвала к жизни сонмы мучеников за веру и великих апологетов – защитников веры, мудрых богословов и пламенных проповедников. Стоит заметить, что в своей работе Муравьев, конечно же, использовал различные труды Отцов Церкви и исследования по истории Церкви, однако его книга не подавляет ученостью, она написана живо, простым и ясным языком.
В 1842 году Андрей Николаевич подает в отставку и оставляет Святейший Синод. Причиной тому послужило удаление из Синода митрополита Филарета (Дроздова) из-за возросших разногласий с обер-прокурором Н.А. Протасовым. Тем не менее Муравьев остался на государственной службе, он был причислен к Азиатскому департаменту Министерства иностранных дел, что было не слишком обременительно и оставляло ему довольно времени на написание книг.
Муравьев писал много и быстро. По воспоминаниям профессора П. С. Казанского, на сделанное им замечание о встречавшихся неточностях Андрей Николаевич ответил: «Вы с вашими требованиями пять лет просидите над сочинением, и в десять лет разве сто человек прочитают их и после уже оценят их достоинство. Я напишу это в пять месяцев и, скорее, мою книгу станут тотчас читать; знаю, что через десять лет ее забудут, но она сделала свое дело».
Судьба его сочинений не была вовсе безоблачной. В письме к своему духовному наставнику митрополиту Филарету в марте 1851 года он отмечает, что в обществе «расположение к духовному чтению падает», и жалуется, что его книга «Письма с Востока» не расходится. Нелегкой оказалась и жизнь Путешественника. Самолюбивый и вспыльчивый характер Андрея Николаевича был труден для окружающих, может быть, поэтому он не женился, остался одинок. В высшем обществе, к которому он принадлежал по праву рождения, его недолюбливали. В духовной среде его уважали, но побаивались и относились настороженно.
Не вовсе безоблачными были и его отношения с митрополитом Филаретом, подчас терпеливо сносившим его упреки и неизменно наставлявшим его, подававшим советы. «Вспомнилось мне слово Ваше в одном из прежних писем Ваших: буду молчать. Хорошо молчание с кротостью и смирением; хорошо и слово с любовью к добру и ревностью к правде», – писал святитель 26 ноября 1852 года. «Кажется, довольно дела христианину, чтобы исследовать глубины и пути своего сердца, помыслов, желаний и дел и устроять силою благодати Божией Царство Божие внутри себя» – из письма от 2 февраля 1854 года.
В 1859 году Муравьев поселился в Киеве, который давно манил его. Деятельная натура его не могла успокоиться одним литературным трудом. По его инициативе в Киеве было учреждено Свято-Владимирское братство, целью которого стало утверждение Православия в народе, особенно среди поляков и евреев. Благодаря его настойчивым стараниям в 1861 году был возобновлен знаменитый ранее крестный ход в день памяти святого равноапостольного великого князя Владимира на место Крещения Руси, сама Крещатицкая часовня была очищена и украшена. Он стал ктитором великолепного Андреевского храма, построенного в память его святого – апостола Андрея Первозванного. В феврале 1867 года он посылает митрополиту Филарету текст составленного им акафиста святому Андрею, и в том же году акафист выходит отдельной книгой. Андреевский храм он не только украшает, но и буквально спасает: когда стены церкви пошли трещинами от сырости (из-за ключей, вытекавших из горы под храмом), Муравьев использовал свои связи в Петербурге для выделения средств на отведение ключей и укрепление фундамента церкви каменными сводами. В нижней части Андреевского храма им была устроена часовня во имя преподобного Сергия Радонежского как память о великой святыне Руси и о своем духовном наставнике, настоятеле Свято-Троицкой Сергиевой Лавры митрополите Филарете (Дроздове).
В том же 1867 году, 19 ноября, скончался святитель Филарет. На его смерть откликнулось много священнослужителей и мирян, но наиболее проникновенным и ярким оказалось слово А. Н. Муравьева: «Одного лишь человека не стало в мире, и едва ли целое поколение может наполнить собою эту пустоту! Водворяется некое таинственное безмолвие, как бы в ожидании новых, подобных сему громовых ударов, и наипаче внимательна Церковь к такому безмолвию, ибо сдвинут со свещника ярко горевший ее светильник, во свете коего она еще надеялась утешаться многие годы, самая продолжительность времени его сияния заставляла забыть, что он может когда-либо погаснуть… Тяжко пало на душу чувство нашего сиротства при оскудении сего света в темную годину вещественного брожения умов…». Статья была напечатана в журнале «Православное обозрение» без указания имени Муравьева.