Путь к цели
Шрифт:
– Соглашусь, – угрюмо кивнул Андрей. – От таких вред не меньший, чем от исчадий. Что делать, спрашиваешь? А вот сейчас попробуем его поднять…
Он подошел к храпящему Никодиму, сел рядом на кушетку и, протянув руки, сосредоточился на ауре священника, которую решил привести в полное соответствие со стандартом – аурой здорового человека. В ауре Никодима мелькали красные, багровые тона – организм воспринимал алкогольное опьянение как отравление, притом тяжелое, а кроме того, у Никодима имелся целый букет болячек – цирроз печени, язва желудка и еще много мелких болезней,
Первым делом – багровые сполохи из ауры. Андрея передернуло, когда он всосал в свою ауру этот алкогольно-циррозный мрак. Аура очистилась, но не полностью. Она была какой-то зеленоватой. Андрей усмехнулся – от зеленого змия? А почему нет? Возможно, что организм так показывает предрасположенность к алкоголю. И если убрать этот зеленоватый оттенок, может, тогда человек вообще излечится от алкогольной зависимости?
Андрей стал очищать ауру, насыщая ее желтым цветом и все время внушая: «Не пить спиртное! Все вино, вся водка, все, что приносит опьянение, тебе противно, тебя вырвет от этого! Ты будешь блевать вином, если оно попадет тебе в рот!» Фактически Андрей кодировал настоятеля от алкоголизма, как это делали на Земле.
Через полчаса аура священника сияла ровным желтым светом, была гораздо насыщеннее и ярче, чем до лечения, а Андрей слегка устал. Конечно, это не «черную смерть» убирать, но тоже нелегко. Лечение всегда дается трудно, это загубить организм легко.
Никодим продолжал спать, но уже не алкогольным тяжелым сном, а вполне обычным, чистым сном уставшего человека. Да, он устал – его организм тоже потрудился, перестраивая себя по установкам, заданным Андреем. Священник даже слегка похудел, кожа его разгладилась, и теперь он выглядел моложе своих пятидесяти лет.
Андрей вздохнул и похлопал настоятеля по щекам. Голова того мотнулась из стороны в сторону, и Никодим встрепенулся, вскочил на ноги и, не понимая, что происходит, сел на краю своей лежанки.
– Кто?! Что?! Ты кто такой? – Его глаза сфокусировались на лице незнакомца. Тот сидел спокойно, расслабившись, положив ногу на ногу.
– Я – Андрей.
– А как ты тут оказался? Зачем ты тут? – Лицо отца Никодима, обрамленное всклокоченной бородой, выражало полное ошеломление – просыпаешься, ничего не подозреваешь плохого и вдруг видишь перед собой непонятного человека, расположившегося как у себя дома.
– Зачем я тут? Хочу вот узнать, как ты дошел до такой жизни. И когда перестал верить в Бога. И почему ты, неверующий, ничтожный человечишка, учишь других вере, сам не веря. Расскажешь мне?
– Ты что говоришь, богохульник?! Как ты смеешь?..
Хлесткая пощечина – голова настоятеля метнулась в сторону, еще удар, еще… Никодим закрыл лицо руками и испуганно закричал:
– Не надо! Не надо! Что ты хочешь? Денег? Я отдам тебе деньги! Возьми, вон там лежат, в столе! И уходи, исчадие! Не трогай меня!
– Исчадие, говоришь? А мне кажется, ты исчадие. Ты хуже исчадия. Те хоть не
«Шанти, что он чувствует?» – «Боится и возмущен».
– Не упоминай исчадий! Я верую в Господа нашего! А то, что пью… ну да, пью. Пью, потому что ничего не могу сделать, потому что люди, сколько им ни преподноси истины – не убий, не укради, не прелюбодействуй, – все равно убивают, воруют, творят зло. Когда я закончил духовное училище, если бы ты знал, как я верил! Как я хотел нести свет Божественного слова людям, верил, что это что-то изменит. Что от моих проповедей люди будут светлее, чище. И что я вижу? Твари лесные чище людей. Праведнее.
– А почему ты не удивился, когда я сказал, что твоему помощнику свернул голову?
– Это должно было случиться, и давно. Это еще одна причина того, что я пил. Думаешь, не вижу? Думаешь, не знаю, что храм Божий превратился в контору по зарабатыванию денег, что прихожане ходят в него только для того, чтобы не выглядеть неправильными в глазах соседей, или потому, что запуганы старостой? Все вижу. Но сделать ничего не могу… – Священник опустошенно уронил руки на колени и замер, уткнувшись глазами в пол, как будто боясь встретиться взглядом с обвинителем.
– Когда ты узнал, что он оборотень? И что многие из его помощников-прихожан тоже оборотни?
– С год назад. Он сам раскрыл мне свою сущность и пригрозил, что, если я не буду сидеть тихо и спокойно, он оторвет мне голову, и тогда вместо меня пришлют разумного настоятеля.
– А почему он тебя не сделал оборотнем? Ему же так было бы удобнее.
– Не знаю. Это недоступно моему разумению. Может, ему было приятно управлять священником, запугивая его. Он был нехорошим человеком – если ты и вправду свернул ему голову, туда и дорога этому зверю. А много еще прихожан являются оборотнями?
– Четырнадцать человек. Но они мертвы. Их тела находятся на северо-востоке от деревни, возле леска. Ну так что же с тобой делать, Никодим? Я ведь шел тебя убивать. Решил, что ты заодно со старостой.
– Я и был заодно со старостой, разве не так? И мне придется вымаливать прощение у Господа нашего, когда я перед Ним предстану. Прошу об одном: дай перед смертью помолиться, не хочу, чтобы моя душа предстала перед Господом без молитвы и покаяния.
– Ну что же, молись, а я пока подумаю, что делать – сразу тебе голову оторвать или подождать…
Никодим, подойдя к висевшей на стене иконе, опустился на колени. Он долго бормотал молитвы, а Андрей смотрел на него и думал: что делать? Ну прибьет он этого бесхребетника, а дальше что? Пришлют другого, который может оказаться еще хуже. Отрывать голову следующему? И так до бесконечности?
– Что он чувствует, Шанти?
– Вину, раскаяние, решимость… как ни странно, похоже, ты его пронял своими словами. Хочешь оставить его в живых, я так поняла?
– А куда деваться. Только вот сейчас проверим одну штуку…