Путь к перевалу
Шрифт:
— Геологи мы, папаша. Землю будем исследовать, руды искать.
— Ага. И долго этому надо учиться?
— Пять лет.
— Эва сколько. Грамотными станете. А что ж это ваши, намедни, с крестами набедокурили?
— Я это набедокурил, папаша.
— Ты? — не поверил старик. — На тебя вроде непохоже.
— Почему так думаете?
— А потому, что я человека насквозь вижу.
— И все-таки я.
Старик покачал головой:
— По шее бы за такое дело.
— Уже получил.
— От кого?
— От своих ребят. Самые близкие друзья надавали, на кого и подумать не мог…
— Да… Ить друг не тот, кто медом мажет, а кто правду кажет.
— Вы так думаете?
— Мне, мил-человек, думать нечего. Я на своем веку ой-ой как много думал. — А тебе есть над чем задуматься…
Проговорили они долго.
А когда Саша подходил к дому хозяйки, навстречу ему поднялась с завалинки знакомая плечистая фигура.
— Здорово, бродяга!
Иван! И сразу стало легче.
— Здравствуй. Давно ждешь?
— Порядочно… Как вы тут живете?
— Ничего.
— Не совсем, видно, «ничего», если по ночам не спишь. Обиженного строишь… И других разжалобил. Вчера целая делегация приходила мне за тебя шею мылить.
— Какая делегация?
— Девчонки наши! Мол, зачем я так обидел несчастного Степанова.
— Постой-постой! Какие девчонки? Светка, что ли? Кто ее просил!
— Нет, не Светка. Таня с Люсей! И никто их не просил. А напустились на меня, хоть беги да извиняйся перед тобой… Но я не затем пришел. С какой стати на всех дуешься? Не думай, что я не знал, кто затеял эту историю с крестами. А выступил против тебя потому, что больно легко ты поддался Войцеховскому. И проучить тебя за это следовало.
Саша молчал. Иван достал папиросы, чиркнул спичкой.
— И смотри, не вздумай девчатам рассказать о нашем разговоре.
— Понятно, — буркнул Саша.
— Ну, ладно, я пойду, — поднялся Кравцов. — Три километра топать.
— А ты заночуй у нас!
— Нет, я с рассветом выезжаю.
— Пойдем провожу.
— Это зачем? Сам дойду… Ну, бывай! — Он крепко пожал Саше руку.
Саша в задумчивости смотрел ему вслед. Вот тебе и Иван. «Не тот друг, кто медом мажет…», — вспомнились слова старика. А Люся… Ведь это ее выступление вывело его тогда из равновесия. Это от ее глаз он прятался, бродя по вечерам темными переулками. А она, оказывается, не только не сердится на него, но даже…
Он опустился на крыльцо и долго смотрел на усеянное звездами небо.
Дождь, зарядивший после обеда, так и не перестал. Земля намокла. Сапоги стали пудовыми, лопату не вытащить из борозды. Работу пришлось бросить.
С поля шли молча. В деревне ребята разделились. Саша повернул к своей избе, но его задержал Валерий:
— Пойдем со мной.
— Куда?
— В профилакторий.
— Куда, куда? — не понял Саша.
— В профилакторий, говорю! Промок, наверное, насквозь? И я тоже. А печи хозяйки сейчас не топят. Так что, не обсушишься. Надо греться по-таежному.
— Неудобно…
— По-твоему, лучше заболеть?
Саша заколебался. Чего тут, в самом деле, неудобного!
— Пошли, — согласился он, и они зашагали к лавке сельпо.
Там была почти вся бригада Краева. Глаза у ребят блестели.
Фарид шагнул им навстречу:
— Вот и хорошо! Возьмем на троих, ребята! Все уже сообразили, одни мы остались.
Валерий поморщился:
— Пить здесь? Мы не извозчики! — Он купил бутылку вина, хлеба и колбасы. Кивнул Саше.
— Пошли к нам!
В избе было неприветливо. Хозяйка, действительно, печь не топила, и Саша не стал даже раздеваться. Но после первой же выпитой рюмки озноб кончился, и по всему телу разлилось приятное тепло.
Выпили еще. И Саше стало совсем хорошо. Изба показалась уже почти уютной, а залежалая колбаса даже вкусной. И сам Валерий — не таким уж плохим парнем. В конце концов, никто вот не догадался предложить ему выпить после такой слякоти. А Валерий предложил. Мало ли что было у них когда-то… А Валерий снова налил по рюмке и заговорил:.
— Ты, Сашка, парень стоящий. Один я знаю, какой ты парень. Только жизнь твоя будет нелегкой.
— Почему?
— Никто тебя не поймет. Люди еще не доросли, чтобы ценить хорошее. Да-да! Не смейся! Думаешь, я сам не знаю, что хорошо и что плохо? Или мне самому не хочется делать хорошее? Еще как хочется! Но ты мне дашь гарантию, что и другие будут делать так же? Нет, не дашь! И никто не даст!
— Постой-постой! Что-то я тебя не пойму. О чем ты?
— А вот о чем. По-моему, чтобы жить по-настоящему честно, слышишь, честно, и никогда не кривить душой, делать только добро, надо быть уверенным, что и все другие будут отвечать тебе тем же. А то с какой стати…
— А-а! Теперь понятно. Только что же получается? Выходит, самому-то тебе на все наплевать? Мне вот, например, самому хочется быть честным. Какое мне дело до других! То есть, не то чтобы никакого дела не было. Но главное для меня — в своих глазах быть человеком… Да и тебе самому разве не хочется быть честным? Так и другим. Вот тебе и гарантия!
— Да брось ты, Сашка! Мало ли, что нам хочется! А кругом такие вот краевы да войцеховские. Попробуй быть с ними честным. Или думаешь, они хотят нам добра? Как же! Ну, мне, положим, и ждать от них нечего. Знают они, что я и говорить с ними не хочу. Но ты ведь их терпишь, даже порой хорошо к ним относишься. И чем они тебе отплачивают? Как поступили в последний раз? А? Молчишь?.. Так что же, по отношению к ним я тоже должен быть честным, по-твоему? Нет, спасибо! Это уж толстовщина какая-то!
— Чудак ты, Валерка! Не в них же дело… Пусть они оказались трусами, предателями, что ли. Но разве ты сам хотел быть на их месте? Да я бы после этого…
— Ну, конечно, сейчас ты готов пожалеть их. А тогда тоже психанул.
— Тогда мне обидно стало, что Иван и Люся…
— Люся… Да, это, брат, девчонка! Одни глаза чего стоят. Я бы за нее… Знаешь, Сашка, я за ней на край света поехал бы! А ты?
— Что я?
— Ну, чего притворяешься! Что я, не вижу, ты с нее глаз не спускаешь!
— Я?!
— А то нет? Да и она тоже…
Саша почувствовал, что краснеет.
— С чего ты взял?
— Слушай, Сашка, это правда? Правда, что ты к ней ни-ни?