Путь к солнцу

Тамилуад, Индия.

В то утро, когда их мир распался на части, море было спокойно. Они были сестрами — Ахалья, старшая, семнадцати лет, и Зита, на два года младше. Истинные дети своей матери, они обе принадлежали морю. Когда отец, сотрудник компании, занимавшейся программным обеспечением, перевез всю семью из Дели сюда, на Коромандельский берег, и Ахалья, и Зита почувствовали, что будто вернулись домой. Море стало их другом, пеликаны и рыбы — товарищами по играм. Они даже представить себе не могли, что море когда-нибудь причинит им вред. Но Зита и Ахалья были слишком юны и еще не знали, что такое страдание.

Когда на рассвете раздались первые толчки, Ахалья их почувствовала. Она взглянула на спящую рядом Зиту и немного удивилась, что та не проснулась. Толчки были довольно сильными, но вскоре утихли, и Ахалья решила, что, должно быть, ей все приснилось. В доме не было слышно ни звука. Был день после Рождества, воскресенье, и вся Индия спокойно спала.

Она закуталась в одеяло, вдохнула такой знакомый, сладкий запах волос сестры — запах сандала — и в который раз подумала о переливчато-синем сальвар камизе [1] , который ей подарил отец специально к сегодняшнему концерту в консерватории Милапура. Шел декабрь, и Мадрасский фестиваль музыки и танца был в самом разгаре. Отец купил билеты на концерт скрипичной музыки, который должен был состояться в восемь вечера. И Ахалья, и Зита учились играть на скрипке.

Дом просыпался постепенно. В четверть восьмого Джайя, много лет служившая в семействе экономкой, завернулась в сари, достала из комода, стоявшего возле ее кровати, маленький горшочек с рисовой мукой и вышла на крыльцо. Она подмела землю перед ним жесткой щеткой, насыпала несколько щепоток муки и соединила их линиями — получился изящный звездообразный цветок жасмина. Удовлетворенная результатом, Джайя сложила ладони и прочитала молитву Лакшми, индуистской богине удачи, прося у нее хорошего дня. Завершив таким образом обряд колам, она отправилась на кухню готовить завтрак.

Когда Ахалья снова открыла глаза, в окна уже лился солнечный свет. Зита, которая всегда вставала рано, была уже почти одета. Ее темные блестящие волосы были влажными после недавнего душа. Ахалья взглянула, как сестра тщательно накладывает макияж перед маленьким зеркалом, и улыбнулась. У Зиты были точеные, изящные черты лица и огромные, выразительные глаза, точь-в-точь как у Амбини, их матери. Она была очень тоненькой для своих лет; ей еще только предстояло пережить ряд волшебных перемен, превращающих фигуру девочки в женскую. Зита очень переживала насчет своей внешности, хотя и Ахалья, и Амбини уверяли ее, что нужно всего лишь подождать, со временем ее формы обязательно округлятся.

Стараясь не отставать от Зиты и не опоздать к завтраку, Ахалья быстро натянула желтый чуридар [2] и взяла подходящий по цвету шарф. Надела на ноги и на руки браслеты, застегнула на шее ожерелье и налепила на лоб крошечную блестящую бинди.

— Ты готова, моя дорогая? — по-английски спросила она у Зиты.

В семье Гхаи было принято строгое правило: девочки могли разговаривать на хинди или тамильском, только если к ним так обращались взрослые. Как и все индийцы, сумевшие подняться до верхушки среднего класса, родители мечтали отправить Зиту и Ахалью в университет в Англию и твердо верили, что хорошее знание языка — это практически билет в Кембридж или Оксфорд. В монастырской школе, где учились девочки, преподавали и хинди — государственный язык Индии, и тамильский — местное наречие Тамилнада, но все же монахини предпочитали говорить по-английски, и девочки никогда не нарушали правило.

— Да, — ответила Зита и бросила последний грустный взгляд на свое отражение. — Думаю, да.

— О, Зита, — поддела ее Ахалья. — Вряд ли нахмуренные брови сделают тебя привлекательнее для Викрама Пиллаи.

Замечание достигло цели — лицо Зиты прояснилось. Пиллаи был ее самым любимым скрипачом.

— Как ты думаешь, мы сможем встретиться с ним лично? — спросила она. — Очередь за автографами после выступления всегда такая длинная.

— Спроси баба [3] , — сказала Ахалья и подумала о сюрпризе, который ожидает Зиту. Отец попросил ее ничего не рассказывать сестре, и она с удовольствием сохранила секрет. — Все может быть, у него ведь такие связи…

— Спрошу за завтраком, — решила Зита и вышла из комнаты.

Усмехаясь про себя, Ахалья последовала за ней. Они прошли в гостиную и вместе совершили пуджу, утреннюю молитву, перед изваяниями Ганеши, божеством удачи с головой слона, и Рамы, воплощением Вишну, стоявшими на возвышении в углу комнаты. Как и большинство принадлежащих к касте торговцев, члены семьи Гхаи вели в основном светский образ жизни и посещали храм лишь изредка, в случае если требовалось попросить помощи в каком-либо деле. Но когда в гости приезжала бабушка, все менялось. В доме ежедневно курились благовония, совершалась пуджа, и все, и взрослые и дети, участвовали в обряде.

Бабушка, мать и отец, Нареш, уже собрались к завтраку в столовой. Пред тем как сесть за стол, Зита и Ахалья коснулись ладонями ног отца — традиционный знак уважения. Нареш улыбнулся и поцеловал дочерей в щеки.

— Доброе утро, баба, — поздоровались они.

— Доброе утро, мои красавицы.

— Баба, вы знаете кого-нибудь, кто знаком с Викрамом Пиллаи? — спросила Зита.

Нареш взглянул на Ахалью и подмигнул младшей дочери:

— После сегодняшнего вечера буду знать.

Зита подняла брови: