Путь к солнцу
Шрифт:
— Вы вернулись, — сказала она. — Значит, у вас есть новости о Зите.
Томас заглянул в ее глаза и прочел там страх и надежду.
— Наверное, нам лучше сесть, — неловко заметил он.
Ахалья обхватила себя руками.
— Она не с вами.
— Нет, — признался Томас.
Он сел на скамейку и посмотрел на рощу. Где-то над головой, в ветвях, пела птица.
— Человек, который купил Зиту у Сухира, вывез ее во Францию, — начал он. — Последние два месяца она работала в ресторане в Париже. Бомбейская полиция задержала его, но все же мы не успели. Несколько дней назад Зиту увезли в Соединенные Штаты. Никто не знает, куда именно и зачем.
Ахалья заплакала. Ее плечи тряслись, все тело дрожало, словно молодое деревце на сильном ветру. Томас глубоко вздохнул. Возможно, сестра Руфь была права. Вероятно, ему не следовало сообщать Ахалье эти печальные новости. Он взглянул на лотос, не зная, что сказать, как утешить ее.
— Я послал фотографию Зиты своему другу, который работает в министерстве юстиции, — наконец выговорил он. — Я сказал ему, что теперь она в Соединенных Штатах. Я уверен, он оповестит об этом ФБР. Ее будут искать.
Ахалья постепенно затихла. Она еще несколько раз всхлипнула, повернулась к Томасу и посмотрела прямо на него. Глаза ее были красными, а щеки мокрыми от слез.
— Я хочу, чтобы вы кое-что передали вашему другу, — прошептала она.
— Обязательно передам, — пообещал Томас.
Она положила руку на живот.
— Скажите ему, что теперь Зиту ждут уже двое.
Она встала и медленно пошла по дорожке к зданию школы.
Томас в замешательстве посмотрел на сестру Руфь.
— Она очень храбрая, — заметила монахиня. — Другая на ее месте ничего бы вам не сказала.
— Не сказала что?
— Она беременна.
Он едва не охнул.
— После… того, что было в борделе?
Сестра Руфь кивнула:
— Это бывает довольно часто. Только мы надеялись, что с Ахальей все обойдется — она ведь пробыла там так недолго.
У Томаса закружилась голова.
— И она собирается оставить ребенка?
Сестра Руфь сверкнула глазами.
— Это жизнь, — резко сказала она, но тут же смягчила тон. — На данный момент ребенок — это вся ее семья.
Фигура Ахальи еще виднелась между деревьями. Томас проводил ее взглядом. В своем бледно-зеленом чуридаре и сандалиях Ахалья выглядела точно так же, как любая индийская девочка-подросток. Она была хороша собой, умна, образованна и прекрасно говорила по-английски. Ее ожидала замечательная жизнь, университет, медицина — или, может быть, юриспруденция; самое меньшее — удачное замужество. Но это было до того, как пришло цунами. Теперь она носила в себе семя человека, за деньги купившего ее невинность. После цунами ее будущее оказалось под вопросом. Теперь Ахалья лишилась его совсем.
— Как вы думаете, Зиту найдут? — спросила монахиня.
— Может быть, — ответил Томас. — Но возможно, и нет.
Сестра Руфь перекрестилась.
— Иногда я не понимаю, в чем смысл того, что посылает нам Господь, — сказала она.
— Значит, нас двое.
Полет до Гоа, к счастью, оказался совсем недолгим. Прийя заказала номер в одном из отелей Агонды, подальше от набитого туристами Северного Гоа. Томас почти ничего не рассказал ей о разговоре с Ахальей, и она, как ни странно, не проявила своего обычного любопытства, чему он был только рад. Он давно не видел Прийю такой счастливой и совсем не хотел огорчать ее печальными новостями.
В такси Томас опустил окно. Пролетавшие мимо пейзажи слегка отвлекали его от тягостных мыслей. Глядя на живописные бунгало и эвкалиптовые рощи, было проще не думать о Ахалье, ее ребенке, Зите и браслете на руке. Или о Тере, «Клэйтон» и той лжи, которую он сказал своей жене. Единственным, что немного примиряло Томаса с самим собой, была проявленная им твердость. Он сумел устоять перед красивой женщиной, которая желала его, устоять перед искушением. Хотя бы тут он поступил правильно.
Вскоре после четырех такси свернуло на узкую грунтовую дорогу, на которой располагались маленькие магазинчики и пляжные бунгало. Водитель высадил их у ворот «Гетэвей Резорт», в самом конце улицы. Отель точно соответствовал описанию в рекламных буклетах; он был аккуратным, простым, достаточно скромным и находился совсем рядом с морем.
Владелец, приятный седовласый мужчина в яркой гавайской рубашке, поприветствовал их на английском.
— Медовый месяц? — поинтересовался он.
— Да, — ответила Прийя, удивив Томаса. — Второй медовый месяц.
— Поздравляю. С новым началом, — улыбнулся владелец и вручил им ключи.
Взявшись за руки, они нашли свое бунгало и быстро разобрали вещи. Прийя вышла в ванную, чтобы переодеться, и появилась в белой льняной рубашке и цветастом саронге. Она с интересом оглядела Томаса, его пляжные шорты, сандалии и футболку, подошла поближе и обвила его руками. Ее дыхание щекотало его шею; Томас обнял ее и почувствовал, как же сильно он скучал по ней все это время.
Прийя сделала шаг назад.
— Пойдем прогуляемся, — предложила она.
— Где?
— По пляжу.
Изрезанная колеями тропинка вдоль пальмовой рощи вела к обрыву и дальше, через дюны, к пляжу. Они сбросили сандалии и босиком подошли к воде. Песок под ногами был невообразимо мягким и теплым. Тропическое солнце повисло над горизонтом, осыпая океан миллионами золотых блесток.
Прийя взяла его за руку, и они подошли к цепочке плоских валунов, лежавших у самой кромки воды. Она залезла на самый высокий; Томас забрался следом. Они сели рядом, Томас обнял Прийю за плечи и притянул к себе. Она прижалась к нему. Закат был великолепен.
— Почему в жизни все так непросто? — спросила Прийя.
— Жизнь такая, какая есть, — ответил Томас. — Но то, что мы попытались сделать, было действительно непросто.
— Я о многом жалею, — тихо сказала она. — Мне нужно попросить у тебя прощения.
— Ш-ш-ш. — Он прижал палец к ее губам.
— Нет, я должна это сказать. — Прийя судорожно вздохнула. — Я причинила тебе боль. Я обидела тебя. Со мной было невозможно жить. Я думала, что, если вернусь домой, в Индию, будет полегче. Но легче не стало. Каждое утро я слышу ее голос. Я вижу ее маленькое личико, чувствую ее мягкие волосы. Я помню, как рожала ее.
Томас почувствовал, что его сердце словно раскололось на части. «Я все еще люблю ее», — вдруг осознал он. Он в самом деле любил Прийю. Никогда не переставал любить ее. Даже когда умерла их дочь. Даже когда ее глаза стали чужими и холодными, а с языка срывались жестокие, горькие, несправедливые слова. Он бы женился на ней снова и снова, тысячу раз, несмотря ни на что. Лучше и дороже Прийи в его жизни не было ничего.
— Наверное, это чувство никогда не исчезнет, — сказал он. — Она — часть нас.