Путь к вершине
Шрифт:
И профессор, может быть, несколько неучтиво, чего он никогда себе не позволял, оборвал пациента, коряво объяснявшего в тот момент, что в смысле, значица, выпивки вредной привычки у него нет, потому как он может пить, а может и не пить, а в одиночку, пусть она в холодильнике и стоит, он никогда не откупорит, но вот с компанией, это он признает, не отказывается пропустить…
— Ну, к этому мы еще, наверное, вернемся, а теперь, Федор Степанович, пожалуйста, поподробнее, на что жалуетесь.
— Да я сам-то не жалуюсь, — торопливо сказал Луньков, — это вон жена. —
— Супруга немного ввела меня в курс дела. Рассказала, что по ночам мучают вас кошмары, но вот об их характере лучше если уж вы сами расскажете.
— Какие такие кошмары? — искренне удивился Луньков. — Вот, Нюрка, чего набрехала! Просто сон мне дурной снится. Все время одинаковый. Я и пришел к вам, потому что жена сказала, что вы лекарство пропишете, чтоб он перестал сниться.
— Так вот, чтоб я правильно определил, какое лекарство вам требуется, — снова перейдя на мягкий врачебный тон, объяснил Владимирский, — мне надо побольше знать о характере ваших сновидений. Может, тогда проще будет, если я вам снова задам несколько вопросов, а вы постарайтесь ответить на них покороче, но не упуская ничего существенного. Итак, что же вам снится?
«Зачем пятнадцать минут языком мололи? — с неудовольствием подумал Луньков, — Все ученость свою хотят показать. Нет чтоб сразу это спросить да выписать таблетки, небось от дурных снов такие имеются. Так нет, интересно ему, чем тетя болела да часто ли пью. Пью, между прочим, на свои, а на работу хмельной не хожу, нормы выполняю по сто двадцать процентов. Так-то…»
— Ну-с, так что ж это такое вам снится? — переспросил Владимирский, слегка обеспокоенный затянувшимся молчанием.
— Да вот, значица, такой дурной сон, — начал Луньков неохотно. — Как будто дело сейчас, и вроде как на войне я. Значица, дан мне приказ расстрелять одного человека. Кричит мне Сережкин, наш лейтенант: «Огонь!» Нажимаю, я, значица, на крючок, а автомат не стреляет. Нажимаю, а он не стреляет. Аж пот меня прошибает, а он не стреляет. А лейтенант все подает команду. А человек этот, которого я в расход должен пустить, только щерится и молчит. Ну, вот и весь сон. Просыпаюсь, значица, сильно пропотевший.
— Любопытно… И давно это сновидение вас беспокоит?
— Да меня оно не то чтоб очень беспокоит, — чистосердечно признался Луньков, — Это жену больше. Говорит, толкаюсь я во сне, кричу, ну, и потею на нее, значица. — Луньков умолчал, что когда, увидев первый раз этот сон, проснувшись, пересказал его Нюрке, сочувствия никакого не встретил, услышал только злое: «Допился, охламон несчастный». — Ну, а первый раз приснился когда, это я точно скажу: День Победы, значица, отмечали, после этого и приснился.
— Так-с, — понимающе протянул Владимирский, — естественно; на праздник выпили?
— Естественно, — согласился Луньков.
— И сколько?
Луньков наморщил лоб, видимо, производя в уме какие-то сложные математические действия, потом решительно мотнул головой:
— Чтоб точно, указать не могу. Пили тогда белую, а портвейна, значица, моя норма — бутылка.
— Пол-литра? —
— Нет, большая, — поправил Луньков.
«750 граммов портвейна» — записал на листке Владимирский, что не совсем соответствовало истине, так как в здешние магазины популярные вина поступали исключительно в бутылках по 0,8 л.
— Так с, следовательно, вы выпили водки, скажем, граммов пятьсот, после этого легли спать и увидели сон, который затем стал регулярно повторяться.
— Поболе чем пятьсот будет, — подумав, сказал Луньков. — Три стакана гладких, это я точно выпил. Потом, значица, еще вроде добавлял…
Владимирскому эта арифметика напомнила о вчерашнем. Сколько же на его долю пришлось? Было их семеро, а армянского пять бутылок, потом перешли на молдавский — Сергей Семенович, председатель рай потребсоюза, докладывал Ивану Акимовичу, что взял полдюжины, одну на утро предусмотрительно оставил Юрий Евгеньевич, итого пять литров, пили все поровну, получается на каждого приблизительно 715 граммов. Да… Учитывая возраст, солидно. Но после финской баньки, да купания в озере, да под тройную уху коньяк шел замечательно! Что ни говори, а на природе жизненный тонус больше…
Профессор, как показалось Лунькову, укоризненно покачал головой и строго произнес:
— Давайте оставим эти расчеты. Дело, собственно, не в дозе. Существенно, что сон приснился вам в состоянии сильного алкогольного опьянения. Ну, а в последующем он тоже снился исключительно после принятия спиртного?
— Да после того раза почти каждый день снится, — вздохнул Луньков, — И после принятия, и без него.
— Почти? Следовательно, иногда и не снится?
— Вот тут три дня аврал у нас был, объект сдавали, так ничего не снилось — уставал, значица, сильно.
«Нет, пожалуй, он не хроник», — подумал Владимирский. И решил прояснить:
— А не бывает так, что сюжет этот видится вам и когда бодрствуете? Или, скажем, встает перед глазами человек, которого вы расстреливаете?
— Да что я, псих, что ли? — обиделся Луньков.
— Ну, почему же? — успокоил профессор. — И у здоровых людей случаются галлюцинации. То есть видения, — счел нужным объяснить он. — Просто это результат переутомления нервной системы.
— Ас чего у меня-то ей переутомляться? — искренне удивился Луньков. — Я же плотником работаю, не в кабинете сижу.
— Оригинально! — не смог сдержать улыбки Владимирский. — Раз так, покончим с этим вопросом. Скажите, а раньше страшные или, как вы говорите, дурные сны вам снились?
— Нет.
— А что вообще снилось?
— Да так, чтоб запомниться, ничего не снилось. Чаще всего, значица, будто по грибы хожу, а то рыбалю. Сынишка как-то приснился в военной форме — это когда из части его фотографию у знамени прислали.
«Все-таки не надо было моего балбеса от армии спасать, — подумал вдруг Владимирский, — Мать убедила: пусть еще годик в институт поготовится. Вот он и готовится по ресторанам да с магнитофоном балдеет, когда дома. Нет, надо что-то делать с парнем, пока не стал он законченным тунеядцем…»