Путь к звёздам
Шрифт:
– Иди за мной, - тихо, но зло сказал Вовка задохнувшемуся мальчишке.
– Или я тебя пристрелю прямо тут. Ну?!
Рывок за шиворот. Мальчишка сник и, прижав к груди кулак, потащился за Вовкой...
...
– Рюкзак клади сюда, - Вовка закрыл шлюз, ткнул на пол у двери.
– И стой, жди, я сейчас.
Навьюченный найдёныш тяжело дышал и даже пошатывался - рюкзак был нелёгким - и груз скинул с явным облегчением. И остался стоять на месте, вроде бы глядя в пол - но в то же время явно озираясь. Вовка, раздеваясь, бросил на незваного-нежданого гостя взгляд и усмехнулся - любопытство у него всё ещё сильнее страха, хорошо.
– Ты говорить умеешь?
– спросил он
– Да, - раздался еле слышный писк из тряпок.
– И меня понимаешь, всё понимаешь, что я говорю?
– Вовка подошёл ближе, всмотрелся в лицо ребёнка.
– Да, - вроде бы кивок.
– Тогда раздевайся. Тебя надо вымыть... Быстро раздевайся, я сказал!
– повысил Вовка голос, видя, что тот испуганно медлит...
...Одежда на мальчишке - это оказался мальчишка - разваливалась под пальцами. И была мала, а для тепла использованы всякие накрученные тут и там тряпки. Видимо, он не снимал её уже давно. Нижние штаны были мокрые - описался от страха там, на складе. Вовка покривился, но без особой брезгливости, скорей по привычке. От найдёныша в тепле начало отвратительно вонять, но это был запах не болезни какой-то, а просто предельной запущенности.
Мальчишка был невероятно, ужасающе грязный и ещё - ещё вшивый. Длинные волосы, намертво сбитые в сплошную густую массу, кишели этими тварями. Но, хотя и голодный - не истощённый. Видимо, ему тоже повезло с едой, а когда она кончилась - ясное дело, выполз искать ещё. И не нашёл, где ему... Хотя - ха, нашёл как раз... Как ещё с ума не сошёл или не одичал совсем. Хотя мелкие - им сходить особо не с чего.
Вшей подхватить - вот этого Вовка побаивался сильно. У него их никогда не было, даже в самые тяжёлые дни, и начинать знакомство он не собирался. Поэтому первым делом просто-напросто обрил пацана наголо станком, поставив его на свету около открученной почти на полную мощность лампы и внимательно глядя, чтобы ни одна тварька никуда не уползла. Потом старательно упаковал рваньё и состриженные колтуны в мыльной пене в плотный пакет - и вышвырнул его в коридор. Мальчишка стоял на том месте, куда его поставил Вовка, вздрагивал и переминался с ноги на ногу. Молчал, только иногда хлюпал носом - не от простуды, от страха, наверное.
– Холодно, - наконец робко выдохнул он. Вовка хмыкнул, попробовал пальцем воду, вытер палец о штаны и спросил:
– Ты человечину ел?
– Нет, - мотание головы, не поспешное, а скорей испуганное и искреннее.
– Я консервы ел. Там много было. И такие в пакетиках... сухие палочки и завитушки. И печеньки.
– Ясно, - Вовка не стал уточнять, где это "там", потому что раз пацан оттуда вылез в жуть снаружи - значит, "там" уже ничего не осталось.
– А с тобой был ещё кто-нибудь?
– Неееет...
– выдох и всхлип.
– Ладно, тоже ясно...
– Вовка опять побулькал пальцем в тазу.
– Сам сможешь вымыться?..
...Им двигала вовсе не доброта или гуманность. Пятнадцатилетний подросток, который потерял всё на свете, включая привычный мир... а потом потерял и тот мир, который пришёл было привычному на смену - и попал, похоже, в ад... а потом убил двух ровесников и ровесницу - которые, впрочем, пытались втроём убить его, так что всё логично... и ещё много кого убил, от крыс до взрослых убийц...
– так вот, такой подросток не будет маяться добротой или гуманностью.
Нет. Странно, но им двигало чувство, редко встречавшееся у его сверстников в чистом виде - рационализм. Голый рационализм.
Мальчик был напуган. И был моложе его - намного, лет на шесть, может - на восемь. Первачок. Малыш. А значит, он не мог представлять особой опасности для него. Но с другой стороны - он был не таким малышом, о котором надо постоянно тупо заботиться, который только сиську сосёт, срётся под себя и орёт; он, раз выжил, был сильным и не трусливым, он мог нести более-менее большой груз, мог дежурить, наконец, если понадобится. В третьих - он всё-таки маленький. В смысле, маленький по мозгам, так сказать. И из него можно будет вылепить, что угодно. Это была рациональная и очень жестокая сторона мыслей, да к тому же не самая насущная - но она была, и Вовка это осознавал: если он хочет жить - а он хочет жить - то он должен думать о будущем. А в будущем вдвоём лучше, чем одному. Но надо, чтобы второй был послушным - не равноправным партнёром, не другом - не хватало ещё друзей!
– а вроде слуги-холопа у рыцаря. Вот так-то. Точно, так и есть. А потом он себе найдёт девчонку, обломает, если станет ерепениться и будет её трахать... и может быть, заведёт детей - как дальше вокруг станет, посмотрим... Была и четвёртая сторона, самая человечная - Вовке осточертело одиночество. Это он так говорил себе - "осточертело". На самом деле он его уже откровенно боялся. Особенно по ночам, перед тем, как заснуть. Одиночество хихикало в углах и подкрадывалось, чтобы усесться на грудь и смотреть в глаза сквозь темноту. Просто признаваться себе в этом страхе - значило стать слабым. А слабые все умирают.
Умирать Вовка не хотел. Нет, иногда ему хотелось умереть так - лечь, закрыть глаза, заснуть и не проснуться. Но такой смерти в мире не осталось. Он был щедр на смерть вообще-то, но смерть гадкую, неприятную и долгую. А такой - нет, не хотел Вовка себе такойсмерти...
...Мальчишка между тем вымылся несколько раз - с удовольствием. Вряд ли ему так нравилось наводить на себя чистоту, просто, очевидно, приятной была горячая вода. Вовка, занимавшийся обедом, обратил на него внимание, только когда услышал тихое:
– Я всё...
– Иди, поешь, - сказал он тогда, ногой двинув открытую банку консервов - разогретый рис с говядиной - по полу. Он говорил так, как говорил бы со щенком. И младший мальчик вёл себя, как запуганный голодный щенок, которому вдруг бросили вкусный кусок: страх, голод, надежда, жадность, поспешность, готовность заскулить и опрометью метнуться прочь... Он присел на корточки и, схватив банку, запустил туда пальцы.
– Вилку!
– повысил голос Вовка и бросил мальчишке пластмассовую вилку. Тот - заморгавший и сжавшийся от окрика - вилку тем не менее быстро поймал, но только недоумённо покрутил в пальцах, чуть сводя брови.
– Не знаешь, что это такое?
– Вовка кинул ему и запасное одеяло.
– Завернись пока... А имя помнишь своё?
– Я... не помню, как меня звали, - покачал головой мальчишка. Неуверенно пустил вилку в ход - как будто вспоминал что-то давно забытое.
– Ладно, - Вовка полулёжа устроился на кровати.
– Мне вообще-то и насрать, как тебя звали. Я тебя буду звать Мелкий, и всё. А меня зови Вовка.
– Вовка, - послушно повторил мальчик.
– Хорошо...
– он всё-таки выговаривал слова неуверенно - наверное, давно ни с кем не говорил.
– Теперь дальше, - продолжал Вовка, садясь на топчан.
– Если будешь красть что-то, вообще брать или находить и прятать что-то, что не я тебе дал... врать мне хоть в чём-то... ослушаешься хоть какого-то моего приказа - я тебя вот такого просто вышвырну на улицу. Даже без одеяла. Сколько ты протянешь, а?