Путь к звёздам
Шрифт:
...и бесконечную вечность стоял, глядя в то, как медленно и деловито одновременно копошатся в проваленных маленьких глазницах черви. Он видел и ещё что-то такое же страшное - шрам на шее, грубый шрам там, где оторванную головку пришили к плоти руки матери - но запомнил только червей и голос. Голос женщины, который радостно что-то говорил - тихо, чтобы...
...чтобы что? Не разбудить?!
А если... если этосделало орудие его, серёжкиного, полка?!
Потом Серёжка увидел, как сторкадка с улыбкой наклонилась,
Серёжка не закричал, потому что знал: если закричит - то сойдёт с ума. Он сглотнул полный шипов твёрдый комок и сказал:
– Тётенька... пойдёмте со мной... чего вы тут ходите одна с... с... с маленьким?
– он взял сторкадку за руку и повёл за собой. И она доверчиво пошла, что-то тихо напевая ребёнку на руках.
В её мире не было места войне, ужасу, смерти... Наверное, и Серёжка виделся ей кем-то совсем не тем, кем он был...
...К его удивлению в лагере никто даже не попытался обидеть сторкадку. Не то что делом - словом или взглядом. А он-то уже собрался защищать её - почему-то это казалось самым важным. Её накормили, указали место в отгороженном по-быстрому углу одного из кунгов, где можно отдыхать. Пробовали взять труп, но она с удивлённым смехом отказывалась, глядя недоумённо - мол, зачем мне его вам отдавать, он же мой и он со мной?
Смотреть на это было тяжело. Но настаивать и возражать - хотя тяжёлый запах быстро заполнил помещение - никто не пробовал. А полковник Жильцов сказал, что до завтра он решит, что делать с женщиной. Наверное, надо будет отвезти её в лагерь и лечить. Там есть специалисты, это точно...
...Серёжку разбудили собственные рыдания - такого с ним давно не было. Во сне он откапывал маму - и находил то, что от неё осталось. Он тряс её окровавленными, обожжёнными пальцами, целовал и просил: "Мамусенька, встань, бежим скорее, мамусенька, бежим, ты сгоришь, мамусенька!" - и просыпался, когда их накрывал огонь...
...Что это?! Рука?! Женская рука - наяву?! Что это?! Это...
– ...ма-ма...
– простонал Серёжка.
– Мамочка, не уходи... мне страшно...
– и услышал тихое:
– Чишшшш... чишшш...
– и тёплое дыхание поцелуя в лоб.
– Чишшш... с эйта мам, тай'в мам, за'ни... сиипт, сиипт, за'ни... чишшш, сиипт, ал'та силле... чш, чшшш...
Он хотел сесть и оттолкнуть руки - это была не мама, конечно - но почему-то не смог. Было темно и никто не видел, что происходит.
И он закрыл мокрые глаза и, всхлипывая устало, но уже без страха, начал засыпать, слушая негромкое, защищающее ото всех - самых страшных!
– бед пение. Слова были непонятными, но Серёжка их понимал всё равно, потому что все матери Вселенной желают своим детям перед сном одного и того же, одними и теми же словами...
...Он проснулся утром, ещё до общей побудки. Ночь была очень-очень хорошей, хотя ему ничего не снилось. Но первое, что он сделал - бросил взгляд на отгороженный угол.
Там никого не было.
Серёжку тряхнуло неожиданным беспокойством. Он вскочил, стал быстро одеваться (кто-то сонно цыкнул на него). И уже на выходе, на бегу обувая второй сапог, наткнулся на командира полка.
– А где... то есть, товарищ полковник, где...
– тяжело дыша, начал Сергей. Жильцов вздохнул:
– Около кухни под навесом... Скоро отправим её.
– Я...
– Сергей козырнул, хотел проскочить мимо, но задержался. Жильцов ждал - внимательно глядя на барабанщика. И Сергей решился.
– Товарищ полковник... я ещё вчера думал... а что если, это мы... убили... убили её...
– он смешался, тяжело замолк.
– Нет, - покачал головой Жильцов.
– Сам подумай - когда мы могли, где? Это во время орбитальных бомбардировок... но понимаешь, Сергей, не важно это. Всё равно ребёнка убили мы. И ещё знаешь сколько? Не меньше двадцати тысяч сторков убили, когда били с орбиты. По городам били.
– Но тогда какая разница?!
– шёпотом закричал Серёжка, забыв, что перед ним целый полковник, человек, которого он, Серёжка, любил и уважал, как отца.
– Какая разница?! Он был маленький, а она его любила! Она его до сих пор любит, он до сих пор для неё живой! И что теперь?! Сколько их там, под развалинами?! По всей планете?! Что теперь-то?!
– Разница в том, что не мы начали такую войну, - тихо сказал Жильцов.
– Не мы, Серёжка. Понимаешь, не мы её начали... А это ты запомни, то, что видел. И если будет хоть малейшая возможность - щади.
Сергей замолк. Опустил глаза, тяжело дыша. Потом - вскинул их и тихо, решительно сказал:
– Я буду. Мы их победим, но я всё равно никого... и никогда.
Полковник притянул к себе за шею слабо упирающегося мальчишку и прижал к жёсткой обтянутой тканью кирасе. На миг. Потом - оттолкнул и сухо приказал:
– Иди навести её. Думаю, это нужно...
...Женщина плакала. Плакала тихо, бессильно, чуть покачиваясь над свёртком, лежащим на её коленях. И Серёжка понял, что безумие её оставило.
Это же сказали ему и вскинутые на него - подошедшего - глаза. Глаза, на которых в миг выкипели в раскалённой ненависти слёзы. Глаза, полные зелёной холодной ярости.
– Ших'ан-ролл [15] !
– раздалось шипение из узких красивых губ. Серёжка не успел даже дёрнуться - из левого рукава выскочил тонкий длинный нож...
15
Проклятье на древнем сторкадском языке. Смысл его трудно передаваем точными земными словами, но примерно таков: "без чести-из грязи-нечеловек-бессмертия в смерти тебе".