Путь Кейна

Корнев Павел Николаевич

Ответить дядюшка Тук-Тук ему ничего не успел: в распахнувшуюся калитку начали заходить взмыленные солдаты. Последним шел молодой пацан лет семнадцати в запыленном до серости мундире пехотного лейтенанта, на юношеском лице его выделялась жидкая полоска русых усов.

Вот так новость! И это наш командир?! Неудивительно, что у него в отряде всего две с половиной дюжины человек. Больше такому сопляку доверять и нельзя. Наверняка папа для сыночка чин выхлопотал.

Вскакивая вслед за Арчи и Шутником на ноги, я только чертыхнулся. Если нас

кинут в бой, шансов уцелеть с опытным командиром было бы куда больше.

— Стройся! — скомандовал Брольг.

Волонтеры попытались выстроиться в шеренгу, но вышло это у них из рук вон плохо. Уж лучше бы так толпой и стояли. Вернувшиеся с лейтенантом пехотинцы прыснули смешками, но стоило капралу Линцтрогу на них шикнуть, как они моментально заткнулись.

— Прибыло пополнение, — доложил Брольг рассматривавшему нас командиру.

— Кто такие? — придерживая ладонью рукоять свисавшего с пояса меча, важно прошелся перед нами пацан.

— Дюжина стрелков-волонтеров и пятеро каторжан в первую линию.

Лейтенант Эмерсон внимательно нас оглядел, и, думаю, его мнение об арбалетчиках не сильно отличалось от моего. Он что-то тихо спросил у капрала и, выслушав ответ, только покачал головой.

— За что осуждены? — с плохо скрываемым презрением поинтересовался он, остановившись напротив нас.

— Карл Брюнте, убийство, — первым доложил парень, не пожелавший разговаривать с Арчи.

— Арчибальд Гровер, контрабанда.

— Габриель Антонио Гар м-Итри, контрабанда.

— Кейн рода Лейми, контрабанда.

— Ты? — Лейтенант уставился на промолчавшего парнишку.

— Этот немой, — пояснил капрал и тут же изрядно нас удивил, добавив: — А контрабандистов аж на восемь лет к нам законопатили.

— Да? — удивленно протянул Эмерсон. — Интересно. И на чем погорели?

— На серебре, господин, — ответил чистую правду Арчи.

— Много провезти пытались?

— Пуд, господин.

— В армии служил? — неожиданно сменил тему лейтенант.

— Год в страже Инцбурга, три в гарнизоне Костровицы, господин. Потом ушел в дружины.

— В Степь ходил?

— Было дело.

— Вот и замечательно, — скривил губы Эмерсон. — Будешь старшим. И за стрелками приглядывай.

— Слушаюсь, господин.

— Да, Брольг? — словно спиной почувствовав недовольство капрала, развернулся к нему лейтенант.

— Нет, ничего, господин.

— Как разместитесь в казарме, капрал Линцтрог в арсенал проводит — оружие и доспехи подберете.

— Господин, лучше в арсенал их я провожу, — неожиданно предложил Брольг. — Линцтрогу хватает забот со своими людьми.

— Заняться нечем? — усмехнулся пацан, но капрала это не проняло. — Хочешь — проводи.

Эмерсон ушел в дом, за ним потянулись и пехотинцы. Капрал Линцтрог поглядел им вслед и железным прутом поворошил в жаровне угли.

— Ну-ка стоять! — рявкнул Брольг на Арчи, когда тот направился к волонтерам. — Послушайте-ка меня, мальчики. Это армия, и с каторжанами здесь никто цацкаться

не будет. Вздумаете своевольничать — мигом живьем шкуру спущу. Опозорите отряд — жалеть будете, что вообще на свет уродился. И к тебе это, длинный, тоже относится. Усек?

— Усек, господин, — на полном серьезе ответил Арчи.

— Вот и замечательно. А теперь марш к капралу Линцтрогу. А то, судя по вашим хитрым рожам, кое-кто уже подумывает, как дезертировать. Так вот — хоть один сбежит, всех остальных повешу. Бегом марш!

Капрал Линцтрог все с тем же безмятежно-добродушным выражением лица приказал скидывать одежку и без лишних слов выжег нам всем на левой лопатке клеймо — танцующего единорога Ранлоу и увитый терновой ветвью пехотный меч под ним. К моему удивлению, ожог почти не болел, хуже было другое: от выжженной отметины так и веяло непонятной волшбой. Боюсь, теперь сбежать будет весьма проблематично: тайнознатцы с такой меткой за версту учуют.

Сочувственно поцокивая языком и качая головой, Линцтрог раздал нам чистые тряпицы. Вот ведь гад! И не надо говорить, что работа у человека такая. Чушь это все.

Заметив промелькнувшую на моем лице гримасу, капрал придал своему морщинистому лицу озабоченное выражение:

— Болит, сынок? — Его голос был полон сочувствия, но мне почудился загоревшийся в добрых карих глазах огонек раздражения. — Потерпи, скоро пройдет.

— Уже прошло, господин, — честно ответил я и, на ходу застегивая камзол, побежал догонять своих теперь уже сослуживцев, которых Брольг и два рядовых повели в арсенал.

Обратно мы, нагруженные, словно вьючные ишаки, вернулись только под вечер. Ужин к этому времени уже привезли, и, побросав мешки с доспехами у коек, мы вышли из казармы во двор.

Как я и предполагал, рядом с сараем полыхали сразу два костра — вокруг одного расселись пехотинцы, у второго, куда меньшего по размерам, притулились волонтеры. Да и от булькавшего над костром солдат котелка запахи доносились куда более аппетитные. Вот только нет никаких сомнений, в каком из котлов доходит до готовности варево, предназначенное для каторжан.

Получив у Брольга миски и ложки, мы потеснили волонтеров — молодые парни освободили места без единого слова, — и приступили к ужину. Точнее, к тому, что здесь выдавалось за ужин. Баланда была на вкус откровенно тошнотворной, а попавшийся кусок подозрительного на вид мяса — единственным на всю тарелку. Не лучше дело обстояло и с притворявшейся компотом едва подкрашенной сухими яблоками водичкой. Ну и вдобавок ко всему — доставшийся мне ломоть черного хлеба оказался непропеченным.

И все равно ужин мы умяли без единого звука. И это неудивительно — сколько уже без еды? Сутки, двое? В таком состоянии и старой подметке рад будешь. После ужина я сходил за оставленным в казарме мешком и принялся приводить в порядок отобранное в арсенале снаряжение. Нечего время впустую тратить, завтра его может уже и не быть.