Путь, который мы спели
Шрифт:
Ольга невольно вспомнила портрет кисти Ферро. Лицо Кантора теперь не отличалось прежней эльфийской безупречностью и тонкостью черт, но пусть кто угодно говорит, что он не так уж и хорош собой! Неклассическая, как его магия, красота Диего была яркой и почти обжигающей, словно сам Огонь...
Блестящие черные волосы, упрямо не подстриженные "под барда", разметались по подушке. Рука со слишком изящными для воина пальцами по-хозяйски лежала на груди жены.
Ольга приподнялась на локте и тихонько провела пальчиком
Длинные ресницы чуть дрогнули. Ах, вот оно что! Кабальеро явно ожидал, что его начнут будить поцелуями! Эта игра, начавшаяся еще с медового месяца, никогда не приедалась. Ольга ласково коснулась гладкой левой щеки, наслаждаясь трогательной нежностью бронзово-смуглой кожи, и, улыбнувшись, скользнула рукой под одеяло...
...И немедля была отловлена еле уловимым движением.
– Лежать и не двигаться!
– услышала она хрипловатый голос.
И тут же оказалась прижатой к постели с руками, раскинутыми в стороны...
Сухие горячие губы легко пробежали по ее телу сверху вниз, потом прижались к ее губам... Ольга закрыла глаза, радостно ожидая продолжения... но ее внезапно подхватили на руки и поднесли к окну.
– Смотри, какое красивое утро!
– произнес Кантор.
Он ласково прижимал ее к себе, вглядываясь в пейзаж за окном (пейзаж, конечно, был хорош, кто спорит, вот только...). Шальные, горячие глаза сияли, как на том портрете... но он был уже где-то далеко. Ольга слишком хорошо успела узнать это выражение его лица. Оно называлось "Эль Драко сочиняет музыку".
– Ты не представляешь, какая мелодия мне приснилась!
– выдохнул Кантор, мимолетно целуя жену в кончик носа.
"Опять мелодия!" - подумала Ольга с неожиданной горькой обидой, которую не могла заглушить исходившая от него радость.
– "Да забудь ты о ней хоть на минутку, я же здесь! И я... хочу чтобы ты обнял меня, поцеловал, чтобы..."
Она вспомнила рассказ Азиль - как ее любовник записывал пришедшую ему в голову мелодию, пристроив нотный лист прямо на обнаженной спине нимфы. Но если Азиль это забавляло, то Ольге сейчас было совсем не весело. Ведь, кажется, с Азиль он погружался в свое творчество ПОСЛЕ, а не ВМЕСТО того... как сейчас.
Да, конечно, вчера они полночи самозабвенно занимались любовью и уснули уже совершенно измотанными. Но ей так нужно, чтобы он приласкал ее! Сейчас! Ну пожалуйста!
Радостное и влюбленное настроение разлетелось вдребезги, как выпавший из руки бокал. Ольга почувствовала ком в горле - непонятно почему, но стало так горько... Вот сейчас пригодилась бы та служанка, что не слушалась ее во дворце! Ей бы мало не показалось. И, наверное, Ольге стало бы легче. Жаль, что их прислуга - все такие милые люди...
Кантор осторожно поставил жену на пол и вытянул с кресла что-то из раскиданной вперемешку их с Ольгой одежды. Ольга тоже нехотя стала одеваться,
– Пойдем на кухню?
– Да-да...
Схватив по пути тетрадку, он пристроился в любимом углу, не обращая внимания на окружающее. Ну что за манера - даже за едой не отрываться от нот!
Кантор что-то тихо не то напевал, не то бормотал себе под нос.
"Мы пережили эту ночь - какое чудо.
Ещё один рассвет увижу я отсюда.."
Новая пьеса?
– Это чьи стихи?
– спросила Ольга.
– Какие?
– недоумевающе уставился на нее Диего.
– А, ерунда... не знаю. Не важно.
"Тоже мне, конспиратор хренов", - усмехнулась маэстрина, воспринявшая от дружбы с королем некоторую долю его склонности к аналитическому мышлению.
Просто Кантор, к сожалению, к своим стихам относился очень критично, а к недописанным и не отшлифованным до блеска - ещё хуже, чем к музыке Плаксы. Что не позволяло Ольге их прочесть. А хотелось!
Завтрак прошел почти в молчании, изредка прерываемом отдельными репликами. Наконец Ольга, взяв книгу, свернулась калачиком на диванчике рядом с Диего - тот являл собой замечательную иллюстрацию к выражению "с головой окунуться в работу". Даже сигару нашарил на ощупь, не отрываясь от своих нотных закорючек. Ароматный дым поплыл по кухне.
Притихший было желудок немедленно дал понять, что ему это ну никак не нравится.
– Опять куришь, - простонала Ольга, безуспешно пытаясь разогнать дым рукой.
– Подумай хотя бы о своем голосе и связках!
– Всё, что могло произойти с моими связками, уже произошло, и терять им нечего, - криво усмехнулся Кантор.
– А прежде тебе эти сигары нравились...
"А прежде ты меня замечал, а не сидел, как чужой", - подумала Ольга.
Рассудок робко попытался шепнуть ей, что Кантор с опаленной душой, без Огня, ежедневно готовый уйти и не вернуться - был не совсем тем Кантором, что стал сейчас ее мужем. И по-хорошему надо бы только порадоваться, что Огонь возвратился к нему - и, судя по всему, не просто возвратился, а засиял пуще прежнего.
"Он полностью обрел себя. Он даже не мечтал когда-то, что это случится. Я что, не рада этому?"
"Рада, конечно... Только вот Кантору я была нужна... А великому барду - не так чтобы очень..."
От этих размышлений она почувствовала себя такой жалкой, что впору было разреветься.
Не докурив до конца, Кантор затушил сигару и продолжал молча писать - быстро, лихорадочно, словно боясь не успеть за летящей в вихре Огня мыслью.
Ольга вздохнула и вновь попыталась вникнуть в галантные похождения какого-то паладина, то и дело протягивая руку к миске с маринованными улитками. От них почему-то делалось не так тошно.