Путь на Балканы
Шрифт:
— Негодяи! Воры! Мерзавцы! Всех в Сибири сгною!
Услышав эту филиппику, все тут же попрятались и лишь караульные, которым бежать было не положено по службе, застыли подобно каменным изваяниям.
— Что случилось? — удивленно спросил у знакомого писаря Дмитрий.
— Их императорское высочество бушуют! — пожал плечами солдат, как чем-то само собой разумеющимся.
— И часто он так?
— Сашка-то? Нет! Он все более смирный, так уж если выведут из себя, тогда… ой.
Тут, работник пера и чернил, видимо сообразил, что назвал цесаревича — Сашкой, и что это может плохо кончится,
— И кто же нашу надежду на светлое будущее так наскипидарил? — с деланным безразличием спросил Будищев, сделав вид, что не придал оговорке писаря значения.
— Известно кто — жиды! — буркнул рыцарь чернильницы, проклиная свою словоохотливость.
— Эти могли!
— Вот что, некогда мне с тобой тут, — заторопился писарь, с опаской поглядывая на унтера, но тот преградил ему путь.
— Да ладно тебе! — миролюбиво улыбнулся Дмитрий, — Рассказывай, в чем дело-то?
— Да ни в чем! Эти жиды продовольствие поставляют нашему корпусу, да видать огорчили его императорское высочество. Ну, вот он их и обласкал!
— Думаешь, сильно провинились?
— Слышь, кавалер! — изумился солдат. — Ты что с Луны упал? Или гнилые сухари никогда не попадались, или голодать не приходилось?
— Ну, мне-то приходилось, а вот цесаревичу-то что с того?
— Э, брат, не скажи! — даже обиделся писарь. — Александр Александрович о простом солдате завсегда заботу имели. И будь их воля, разговор бы с этими шаромыжниками короткий приключился.
— Это у наследника престола воли нет?
— Тут не так все просто! Прежним жидам, подряды им сам главнокомандующий повелел отдать, там вообще не поспоришь. Да только товарищество ихнее разорилось, да так что ни шиша не получив, наше казначейство еще и должно осталось, а концов теперь не найти! Слыхал может про Грегера с Горвицем?
— Слыхал.
— Вот-вот, а других то все равно нет, жулик на жулике сидит и вором погоняет. Эти, господа офицеры сказывали, хоть немного бога боятся, а другие и вовсе живоглоты!
— А эти значит честные?
— Нашел честных! Ворье первостатейное, но с понятием! Всем кому положено поднесли, никого не обидели.
— И цесаревичу?
— Ты дурак что ли! Александр Александрович за таковое сам бы не побрезговал в рыло дать, однако же, он не один. А генералы у него тоже люди, и всем жить хочется!
— Дела!
— А ты думал! Это тебе не турок сонных вязать, тут соображать надо!
— Ишь ты, — делано изумился Дмитрий. — И кто бы мог подумать…
— То-то и оно!
— Слушай, а зачем они сюда-то приходили?
— Известно зачем. За деньгами!
— Что прямо к цесаревичу?
— Да Господь с тобой! Нет, конечно. К цесаревичу они за подписью на требовании, потому как без его подписи им казначейство ни копейки не даст.
— Дорогой автограф, — задумался унтер. — И, похоже, они его не получили.
— Дык ясное дело, они ведь, ироды, еще не все поставили, что от них причиталось. Потому и расчета покуда нет.
— Ну-ну.
— Все, некогда мне с тобой тут лясы точить, — вырвался, наконец, от него писарь и, опасливо оглядываясь, убежал.
Дмитрий некоторое время стоял, задумавшись, а затем развернулся и пошагал
К своему удивлению, у связистов он снова встретил этих странных господ. Один из них, выглядевший чуть моложе и менее респектабельно, вел переговоры с титулярным советником Валеевым, на предмет отправки телеграммы. Чиновник, как водится, строго отвечал ему: — не положено! А тот, в свою очередь, уговаривал войти в положение и обещал отблагодарить. Судя по всему, переговоры подходили к своему логическому завершению, сиречь, консенсусу и представитель многострадального еврейского народа, вот-вот должен был убедить российского чиновника пойти ему навстречу.
— Будищев это ты! — заметил его титулярный советник. — Как хорошо, что ты пришел. У нас, опять аппарат барахлит, вот даже телеграмму принять не можем.
— Даже не знаю, ваше благородие, — сокрушенно вздохнул мгновенно сориентировавшийся унтер, — я ведь попрощаться пришел. Возвращают меня обратно в часть, надоел я, видать, тут всем.
— Да что ты такое говоришь, голубчик? — изумился начальник телеграфа. — Как можно тебя куда-то отправлять, у тебя же золотые руки!
— На все воля начальства, сказано в бой, стало быть, в бой! Может, убьют еще, так что не поминайте лихом.
— Господин солдат, — вмешался в их разговор коммерсант, — а может, перед тем как отправится в бой, вы посмотрите этот самый аппарат? Вы бы сделали доброе дело, и оно таки зачлось бы вам на небесах…
— Это вы на тот случай беспокоитесь, если меня убьют?
— Ну что вы, не дай бог, конечно!
— Тогда до свидания!
— Господин солдат, а если мы дадим вам пол франка?
— Ах, мой добрый господин, если бы я и впрямь был простым солдатом, я бы вас, наверное, в задницу расцеловал за столь щедрое предложение… но я унтер-офицер, а потому могу только дать в морду за неуважение!
— Господин унтер-офицер, — подал голос второй еврей, до сих пор молча, но не без интереса, прислушивавшийся к ним, — а сумма в три франка, возможно, будет для вас не столь обидна?
— Пять франков, — безапелляционно отозвался Дмитрий.
— Простите, господин унтер-офицер, но нам нужно, чтобы вы только починили аппарат. Целовать наши еврейские задницы совсем не обязательно!
— Ладно! — засмеялся Будищев, сообразивший, что сам подставился. — Сейчас гляну.
Через некоторое время неисправность была устранена, коммерсанты отправили телеграмму и ушли, отдав все, о чем договаривались, начальнику станции и ушлому унтеру.
— Слушай, неужели тебя и впрямь возвращают в полк? — озабоченно спросил Валеев, которому запали в душу слова, сказанные Барановским о перспективе коммерческого использования беспроволочного телеграфа.
— Когда-нибудь вернут, — философски пожал плечами Будищев, сжимая в кармане текст телеграммы.
— Подожди, так все это представление было из-за нескольких франков?
— Ваш аппарат я не ломал!
— Что?! Ах, вон, ты о чем… ладно, я тебя даже не осуждаю, — вздохнул титулярный советник. — Да, заработать немного денег удается не каждый день. У тебя есть семья?