Путь на Север
Шрифт:
– То молитвы простые, для обычных людей. А вы меня чаклунству [89] учите! Слова-то какие! – И он старательно, по слогам, повторил: – «Гид-ра-та-ци-я», «три-ме-ри-за-ци-я»… Самое что ни на есть чаклунство. Немецкое небось! Тут, чтобы душу отмолить, точно особая молитва нужна! Без второго слова! [90]
89
Чаклунство (укр.) – колдовство, чародейство.
90
«Без второго
И он пытливо, с надеждой глянул мне в глаза:
– Так научите, а, Юрий Анатольевич?
Я был в полном обалдении! Это что же, мои занятия химией тут могут за колдовство принять?! Хороши новости! Впрочем, тут же успокоил я себя, тот же самый Гаевский имеет в этом же доме химическую лабораторию, и никто анафеме предавать не спешит! Да и Менделеев уж лет тридцать, как звезда мировой величины в химии. И ничего, насколько я помнил, даже был в авторитете и у Церкви, и у царя [91] , так что жечь меня никто не будет.
91
Дмитрий Иванович Менделеев действительно отличался религиозностью и приверженностью монархическим взглядам, что немало смущало тогдашнюю профессуру, в массе своей склонную к либерализму и «религиозной терпимости, а то и к атеистическому мировоззрению.
Не дождавшись ответа, Степан просительно сказал:
– Так научите, а, Юрий Анатольевич? Мне очень нужно!
– А тебе зачем? Всеми этими «дегидратациями» да «тримеризациями» я занимаюсь, не ты. Значит, и отмаливать тебе нечего!
– Так интересно же! – простодушно сказал он. – Тянет меня к этому…
«Ишь ты, тянет его!» – добродушно усмехнулся я про себя. Хотя… Если паренек с четырьмя классами церковно-приходской школы сумел с первого раза и без ошибок повторить достаточно сложные термины – уже говорит о многом. Может, и правда, у него склонность к химии?
А что он ее за колдовство принял, так мало ли как бывает! Для большинства людей в моем времени химия – та же магия. Слова непонятные, и из простого природного газа или вообще из воздуха получают совершенно новые, волшебные материалы. Или удобрения. Чем не магия-то?
А если подумать, то и многое остальное мои современники как магию воспринимали. Большинство и не задумывалось о том, как устроен компьютер или автомобиль, да откуда берется в розетке электричество. Есть – и ладно! Так что… Не стоит над парнем смеяться.
– Ладно! – решительно ответил я. – Научу. Обязательно! И химии, если хочешь, тоже учить стану.
Степан тут же расцвел, будто я ему, как в сказке, пообещал царевну в жены и полцарства в придачу. Хотя… Если вдуматься… И если окажется, что у него действительно есть склонность к химии, то почти так и будет. Заниматься любимой работой за хорошие деньги – это уже очень немало. И редко кому в жизни такое счастье выпадает. А членам моей команды именно оно и выпадет, это я для себя решил твердо!
– А пока обожди! Пойду-ка я посмотрю, как у нас эти самые дегидратация и тримеризация протекают! А то насмарку пойдет ваша недельная работа, и твоя, и братьев…
Впрочем, все шло нормально. Карбид кальция в аппарате
92
Николай Дмитриевич Зелинский (1861–1953) – русский и советский химик-органик, создатель научной школы, один из основоположников органического катализа и нефтехимии. Реакция Зелинского – Казанского – реакция тримеризации ацетилена. То есть три молекулы ацетилена превращаются в молекулу бензола. Открыта в 1924 году.
– А ты, Степан, тоже давай, не отлынивай, за аппаратом посмотри! – потормошил я парня.
Честно говоря, мне до сих пор немного не по себе от использования детского труда. Стереотипы из будущего вдруг взбунтовались и настаивали, что даже Степан – еще ребенок. Не говоря уж о его братьях, четырнадцати и пятнадцати лет. И как я не напоминал себе, что Том Эпир, сын Стеллы, и Фань Джиан [93] были в этом же возрасте, но работали, как взрослые, помогало это мало.
93
Подростки, помогавшие Воронцову сбывать стрептоцид в Нью-Йорке. Подробнее см. книгу «Американец».
Но и другого выхода не было. Эта троица разбила сутки на три смены. Андрейка, средний брат, приходил после обеда и молол известь да уголь. Получившийся порошок смешивал и заправлял им три батареи для синтеза карбида кальция. Вечером, дождавшись Степана, сдавал смену. Степан же, дождавшись начала ночи, постепенно, одну за другой, выводил батареи на режим. И следил за ходом процесса. Первые две ночи я проводил процесс сам, следующие две – приглядывал, как управляется Степан, а потом начал оставлять его одного с наказом: «Если что не так, выключаешь печи и зовешь меня!»
Ну а к утру он выключал печи и сдавал смену младшему, Семену. Вернее, Семке. Взрослое имя тут еще надо было заслужить. Например, стать работником, а не подмастерьем. Семка дожидался, пока печи окончательно остынут, извлекал карбид, дробил его и заряжал им аппарат для гашения, а потом прибирался и сдавал смену Андрейке. Зачем прибирался? Так грязный же процесс! Угольная, известковая и карбидная пыль, как мы ни старались, покрывала все помещение. Поэтому Андрейке, как наименее загруженному, и досталось наводить порядок. А затем все шло по кругу.
Так вот, оказалось, что это только в моем восприятии измельчить на электрической мельнице четверть тонны угля и известки и загрузить их в аппарат – тяжелая и грязная работа. А в этом времени это считалось работой плевой, серьезного работника недостойной, а только подмастерья. Возможно, дело было в том, что в этом времени было куда больше ручного труда? И пацаны начинали помогать по хозяйству еще лет с шести-восьми?
Про извлечение же из аппарата центнера с небольшим карбида кальция и речи не шло. Разве ж это работа? Так, баловство!