Путь на Север
Шрифт:
Одесса, 21 июня (3 июля) 1897 года, понедельник, ночь
Степан, приняв смену, привычно включил электрическую печку и постепенно, как учили, набирал мощность нагрева. Приходилось не только соблюдать график нагрева, но и следить, чтобы не перегрузить электрические машины.
Непросто это. Но и, если вдуматься, то и ничего сложного. Юрий Анатольевич, этот чудной барин, что учит его, Степку Горобца, всяким премудростям, как настоящего студента, обещал с будущего месяца еще и жалованье поднять. Если аварий не будет. Нет, чудной он все же. Другие уже ученых
Но Степке он нравился. Как нравилось и то, что в их семье благодаря этой удаче достаток завелся. Рыбу теперь, почитай, каждый день ели. А в иные дни и по два раза. Яйца каждое воскресенье. И даже по две штуки. Причем не только им, работникам, но и сопливым сестрам-близняшкам доставалось. Ну и матери, само собой. Долги они раздали и сапоги справили. Пока что только ему да Андрейке, но в июле и Семке должны были справить. Тьфу ты! То есть Семену! И Андрею, а не Андрейке. Никак он не привыкнет, что они уже как взрослые работают.
Тут входная дверь стукнула, и послышался голос Юрия Анатольевича:
– Вот, Карен, проходи, знакомься! Это Степан Горобец, мастер над моими рабочими. И не смотри, что мал «воробушек» [116] , человек он серьезный, с понятием! И очень мне помогает. Я ему недавно жалованье поднимал. Четвертной в месяц, это понимать надо! А если сегодня все хорошо пройдет, то и до сорока рублей подниму!
116
Воронцов шутит. Обыгрывается тот факт, что фамилия Степана – Горобец переводится с украинского как «воробей».
У Степана от такой новости аж дыхание перехватило! Он-то повышения только в июле ждал, и до тридцати, не больше. А ему жалованье ставили, как самым лучшим рабочим Одессы! [117]
– А теперь ты меня слушай, Степан! – обратился к нему благодетель. – Внимательно слушай! Ты вот, наверное, думаешь, что я цены деньгам не знаю и оттого такое жалованье тебе да братьям положил? Нет, Степа, не так это! Дело в том, что производство у нас – опасное. Водород, например, взорваться может. А хлором отравиться можно. Или вот, в этой печи сейчас не только карбид образуется, но и угарный газ. Так что угореть можно запросто!
117
Степан ошибается. Элита рабочего класса в Одессе того времени могла иметь и семьдесят рублей в месяц. Но он, простой парень с Молдаванки, с такими рабочими просто не сталкивался.
Толстый армянин, пришедший вместе с господином Воронцовым, опасливо отодвинулся от названной печи. И от них двоих заодно. А Юрий Анатольевич тем временем продолжал:
– Я потому не очень опасался, что мы все эти опасные вещи тут же обезвреживаем. Водород – сжигаем, угарный газ – тоже, а хлор в соляную кислоту да хлорат натрия превращаем. А они не такие опасные.
Армянин, названный Воронцовым, кажется,
– Так вот, Степан, сегодня мы станем делать по-настоящему опасную часть процесса. В этом аппарате угарный газ и хлор смешиваться станут. И не просто смешиваться, а накопятся в большом количестве. В таком, что отравиться можно будет без проблем всем в этой комнате.
На этот раз вздрогнул не только Карен, но и Степан. Воронцов, будто не заметив этого, продолжил пугать их:
– Но не это самое страшное. А то, что из этих двух ядовитых веществ будет вырабатываться третье, еще более ядовитое. Фосген называется. И его в аппарате будет достаточно, чтобы потравить не только всех в нашей лаборатории, но и тех, кто случайно во дворе окажется.
Карен и Степан внимали молча.
– Так вот, работать сегодня я тут буду один. А ты, Степан, будешь в дверях стоять и смотреть. И если увидишь, что я задыхаться стал, нажмешь вон тот рубильник, я его синим покрасил. Видишь?
– И что тогда будет? – деловито уточнил Горобец.
– Видишь, там под потолком форсунки установлены, как у душа? Так вот, после этого из них специальный раствор польется. Он этот самый фосген связывать будет!
– Так, значит, яд этот не такой уж и страшный, да, Юра-джан? – обрадованно вмешался армянин.
– Не совсем так, Карен! – улыбнулся ему Юрий Анатольевич. – Там раствор соды, он хлор и фосген свяжет. Но останется угарный газ. И мне его хватит за глаза. Поэтому я тебя и ждал. На кого я еще могу рассчитывать, что он меня вытащит, если что?
Та тревожная ночь закончилась без происшествий. Фосген этот ядовитый они не только получили, но и израсходовали. Степан даже сумел запомнить, на что. На получение уксусного ан-гид-ри-да, вот на что! А ангидридом тем сразу обрабатывали порошок салициловой кислоты, что первые две с половиной недели производили.
Забавно, Юрий Анатольевич сказал, что в ходе процесса снова уксусная кислота получалась. Половина от той, что на производство ангидрида пошла. И он ее снова в процесс отправлял. И соляная кислота тоже получалась. И ее снова в процесс отправили, хлор вырабатывать.
Он, Степка Горобец, никогда и не представлял, что можно столько всего по второму разу использовать. Ведь он с братьями за это время не одну тысячу пудов всяких этих «реактивов», как их Юрий Анатольевич называет, измельчал, да выгружал-загружал. А на выходе что? Девяносто семь пудов продукта. И все! Остальное либо повторно использовалось, либо сгорело да в небеса ушло. А шлама всякого, что на свалку выбросить надо, едва десять пудов набралось.
Чудно это! Он, Степка, поспрошал рабочих с других химических заводов. Там на пуд продукции отходов и по десять пудов бывает, и по пятнадцать! А у них и тут не так, по-чудному!
Хотя… Тому, кто Воронцова чудным назовет, он, Степан Горобец, рыло набок свернет! Потому что сегодня ночью понял, есть в этом человеке настоящая храбрость. Стоять одному возле машины, которая, чуть что, ядом плюнет, а остальных отослать в безопасное место – это большая храбрость нужна! А чтобы верить, что друг, если что, вытащит – настоящая дружба.