Путь на восток
Шрифт:
Во взоре Си Фенга не было никакого Си Фенга.
Там был кто-то еще, чья-то злая воля.
Чутье разведчика еще никогда не подводило Хуан Джуна. Творилось что-то неладное, с чем ему еще не доводилось сталкиваться. По своей воле Генерал никогда не совершил бы подобного преступления. Он всегда был олицетворением слова верность. И все же Си Фенг убил собственного господина, главу дома Мао, дочь которого защищал много лет.
Однако едва ли он был настоящей целью.
Хуан Джун отлично запомнил и то, что случилось в момент несостоявшейся казни. На алтарь запрыгнули монахи в желтых рясах. Не простые
Началась битва.
Промелькнула молния, и Хуан Джун едва успел спастись. Его оттеснили к краю платформы, и очень скоро он увяз в рукопашном бою с одним из монахов. Нападавшие освободили Генерала. Все остальное случилось очень быстро, но Хуан Джун готов поклясться – погибнуть должен был Император. Си Фенг бежал к нему, неуклюже выставив меч перед собой. Он вел себя не как опытный воин, а как ребенок, впервые взявший в руки оружие.
Нет…
Это точно был не Си Фенг.
И глава рода Мао не должен был умирать. Он лишь бросился на защиту правителя.
Все это просто нелепая случайность.
Хуан Джун остановился у покосившихся врат небольшого дворика на границе между рыночным кварталом и старым городом. Он дал знак подчиненным занять оборону по обе стороны проулка и, нахмурившись, посмотрел на темные двери. Здесь жил тот, кто мог пролить свет на случившееся или хотя бы развеять его сомнения. Откуда взялись монахи? Почему на их рукавах были зеленые повязки?
«За князя Ма Тэна!» – кричали они.
Война закончилась! Мятежники распустили войска. Крестьяне вернулись в свои хозяйства дожидаться дождей и посевных работ. Сам Ма Тэн дал ему слово. Три недели назад Хуан Джун и князь пожали друг другу руки, и каждый из них был рад, что все кончено. В качестве жеста доброй воли Ма Тэн даже сказал, где можно найти его связного, если понадобится срочно с ним связаться.
Все должно было успокоиться.
Мир должен был вернуться в земли Империи!
Но вот Хуан Джун снова видит эти треклятые повязки и слышит призывы к бою. Чутье подсказывало, что это отголоски будущей бури. Словно кто-то не хотел, чтобы война заканчивалась.
Поправ правила и осторожность, Хуан Джун шагнул во тьму дворика. Пройдя мимо пустого навеса и миновав небольшую телегу, он остановился у приземистого амбара, двери которого были приоткрыты. Держа оружие наготове, он заглянул внутрь, но вместо ожидаемой толпы мятежников увидел лишь шкафы, забитые стеклянными изделиями и посудой. Выдохнув, Хуан Джун крепче сжал рукоять меча и направился к дому, что расположился в дальней части дворика. Ступени крутой лестницы прогнулись под тяжестью закованного в броню воина. Обыкновенная хлипкая дверь отворилась от легкого касания. В предрассветную тьму пролился тусклый свет.
Хуан Джун услышал, как скрипят от напряжения его зубы. Ему не хотелось идти дальше. Сколько раз он ступал так, в неизвестность, где его ждали одни лишь враги и угроза мучительной смерти?
Не счесть.
И все же он осторожно прошел внутрь. Единственная комната выглядела пустой и небогатой. На небольшой глиняной печи у входа догорала свеча. На потолке покачивалась короткая цепь с пустым подсвечником, на котором висела высушенная козья шкура. В темном углу, отвернувшись лицом к стене, на невысокой кровати лежал пожилой худощавый мужчина в простых поношенных одеждах.
Убедившись, что в доме больше никого нет, Хуан Джун кашлянул, да так громко, что спящий мужчина подскочил на кровати. Спросонья он вскрикнул и вжался в самый угол, завидев огромного воина с перекошенным от шрама лицом.
– К-кто вы, господин? – пропищал он.
– Князь Ма Тэн сказал, что ты его связной, – пропустив вопрос мимо ушей, заговорил Хуан Джун. – Мне нужна твоя помощь.
Мужчина хлопал глазами. Ему явно было тяжело поверить в то, что незнакомец, облаченный в цвета Императора, узнал про его секрет. Он учащенно закивал.
– В-вы… вы говорили с ним?
– Мы виделись три недели назад, когда подписывали мирный договор.
– Так это были вы!
Хуан Джун еле заметно кивнул.
– Он подписал мирный договор, обещал сложить оружие и прекратить мятеж.
– Он так и поступил, господин, – мужчина чуть успокоился, вылез из угла и сел на край кровати. – Мне пришли вести с востока о том, что зеленые повязки распущены.
– Тогда как ты объяснишь, – Хуан Джун сдвинул брови и выдвинул челюсть вперед, отчего шрам исказил его лицо, превратил в яростную ужасающую маску, – нападение отряда одаренных стихиями монахов с зелеными повязками на Императора сегодня ночью?
– Ч-что? Монахи? Отряд?
Вернув меч в ножны, Хуан Джун прорычал:
– Ты хочешь, чтобы я повторил?
– Нет-нет, господин! – сжался мужчина. – Но… этого не может быть! В городе только один монах, старейший и уважаемый глава ордена Семи ветров. Прочим монахам запрещено покидать пределы обители.
– Откуда ты знаешь?
– Он сам сказал мне, господин. Я знаком с ним. Его зовут Ши-Фу, он жил у меня несколько недель. Он никогда бы не привел сюда своих братьев, даже призови их на войну сам князь Ма Тэн. Это просто невозможно!
Хуан Джун долго смотрел в его лихорадочно бегающие глаза. Мужчина испуган. Он в смятении и не говорил всей правды, но не врал. Что не означало, что он не ошибается, отметил про себя воин.
– Ты. Ты стекольщик? – он наклонился к мужчине. Тот отчаянно продолжал кивать. – Как твое имя?
– Т-тин Т-тей… господин…
Воитель выпрямился, положил ладонь на рукоять меча и прожег испуганного собеседника взглядом.
– Итак, Тин Тей. Где мне искать этого Ши-Фу?
Хуан Джун сжал челюсти, чтобы унять дрожь.
Бывают моменты, когда необходимо сделать шаг в неизвестность. Переступить через завесу тени, отбросив все то, что довлело над тобой. Сродни прыжку в озеро или реку: ты не знаешь глубины, но прыгать нужно, ведь назад пути нет. И в этот момент тобою овладевает страх.
Хуан Джуну уже доводилось прыгать в омут.
И не раз.
Но никогда ему еще не было так страшно, как сейчас.
Жизнь, каковой ее представляют все люди, делится именно на такие моменты: до прыжка и после. Это незримая граница, рубеж, шрам, что делит все на прошлое и настоящее. Когда ты собираешься с духом, чтобы сделать этот важный и, пожалуй, самый важный шаг, все остальное становится незначительным.