Путь на восток
Шрифт:
На станции ещё только разворачивались боевые действия по уничтожению противника, а два взвода уже захватили лагеря пленных, расположенные возле станции и начали фильтрацию пленных: «мальчики направо-девочки налево», а нежелающие воевать — остаются в лагере дожидаться прихода немцев… 15 тысяч пленных… Из них три тысячи — «добровольцы» на службе у немцев. Живут хоть и под охраной, но намного лучше, чем в лагере, хотя — и работают не жалея себя: немцы зря кормить не будут. Эти умерли первыми: в городе то тут, то там вспыхивала ружейно-пулемётная стрельба и дураку нетрудно было догадаться — не всё спокойно в «немецком королевстве»… Отсюда — паника среди проснувшихся «отщепенцев» — а вдруг это Красная Армия атакует город: придётся отвечать за добровольное сотрудничество! И полкубика силы, брошенное мною на казарму, вернулось мне двумя кирпичиками! Может кто и погиб безвинно, но, по моему мнению — среди добровольцев безвинных нет… Четыре тысячи не пожелало воевать — «накушались» досыта «прелестей» войны… Извините, но: кто не с нами — тот против нас! Они так ничего и не ощутили: вот они
Батальоны, не участвующие в штурме станции, разошлись вправо и влево от железной дороги и, словно широким неводом, охватили дальние подступы, включающие в себя различные склады. Охватили и стали сжимать кольцо окружения, захватывая один склад за другим; одно хранилище оружия и боеприпасов, горючего, продовольствия и прочих нужных нам предметов, так необходимых на этой войне… А первые эшелоны уже разошлись по своим направлениям: на Почеп и на Погар… Первым шёл батальон с техникой: грузовиками, Бюссингами, Ганомагами. За ним — эшелон с бойцами: так меньше подозрений: ну перебрасывают на передовую очередной батальон — пусть себе едет куда нужно… А нам было очень нужно доехать до мостов через Судость не поднимая шума: нам же ещё плацдарм на правом берегу зачищать от немцев…
На второстепенное направление — для меня, хотя первостепенное по значению: Унеча-Почеп-Брянск поставил Молодцова — ему с начальством «воевать» не впервой! Капитан состроил жалостливую рожу лица, но увидев мою непоколебимость только вздохнул горько. Цель у него и простая и сложная. Простая по тому, что Почеп и мост стоит выше по течению реки и заметно меньше, чем у Погара, да к тому же на стыке двух немецких дивизий: 56ой пехотной и 1й кавалерийской, но — на территории 1й кавалерийской. Там обмануть немцев будет проще… А у Погара и мост пошире и, хотя такой же стык между моторизованной дивизией из состава 47го мехкорпуса и 29й моторизованной, но мост на территории моторизированной дивизии, хотя, думаю и там не будет особых проблем: стереотипы — страшная вещь, особенно для обороняющихся и громадный плюс для атакующих, то есть для нас! Там даже моя помощь не понадобится, хотя я и ехал со своими бойцами в первом эшелоне — где техника батальона. За километр до моста, когда эшелон стал сбрасывать скорость до положенных 10 километров, ушёл в невидимость и спрыгнув на насыпь побежал на север. Туда, где должна быть моя ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ, ради которой — чего уж скрывать и была намечена, продумана и осуществлена вся эта многоходовая и многодневная операция и по длине и по времени: от Бреста до Почепа…
Я бежал вдоль отрытых окопов, превращённых обстрелами немецких орудий в лунную поверхность: приходилось оббегать воронки от разрывов, раскинувшие свои внутрености то перед окопами, то за ними. Некоторые снаряды и бомбы, попавшие в окоп, разворотили траншею; осыпали бруствер с обоих сторон… То тут, то там лежали в разных позах мёртвые бойцы и младшие командиры: кто целые, а кто и порубанные осколками: Лежали уткнувшись лицами в землю, словно пытаясь в последний миг вдохнуть запах родной земли; лежали уставившись невидящими глазами в серое, хмурое небо… С болью на лице; со спокойствием и с недоумением: как же так — почему я??? Много, очень много непогребённых тел… Да кто их будет погребать? Трофейщики пройдутся; соберут оружие… Ну — может пригонят пленных, похоронят в одной могиле… Многие воронки были огромных размеров — явно бомбили с самолётов… И ничего не мешало им отбомбиться точно по цели! В голове у меня звучал грозный гул; глаза застилала пелена ярости; в глубине тела Чёрная сила заклокотала, требую выхода наружу — УБИТЬ! УБИТЬ ВСЕХ!! Сквозь пелену накатившего безумия донёсся мужской гогот…
ВОТ ОН! ВОТ ОН ВРАГ!! УБИТЬ, УНИЧТОЖИТЬ, ИСПЕПЕЛИТЬ!!!
Побежал медленнее и перешёл на шаг, гася в себе ярость. Группа немцев, невидной наружности — явно трофейщики, стояли на краю окопа, с оплывшими от взрыва стенками и торчащими в разные стороны щепами досок, которыми укрепляли стенки и тыкали пальцами в окоп, весело выкрикивая, перебивая друг друга:
— Эй… Русский фрау… Ком цу мир… Иди к нам… Давай, давай… А вот это, пожалуй — то что мне надо! Подошёл сзади: в окопе, сидела на корточках девушка или молодая женщина в военной форме с медицинской сумкой на боку; серо-белой повязкой с красным крестом на левой руке и треугольниками военфельдшера на петлицах: грязные волосы, щедро пересыпанные землёй; пороховые и грязные разводы сажи на лице; чёрные тени под глазами; грязные руки с чёрной каймой под ногтями… Так сразу и не определишь возраст… Но лицо! И глаза!
О Н А! ЭТО ОНА — МОЯ М А Р И Я!!!
Привалилась правым плечом к деревянному брустверу окопа; опёрлась дрожащей левой рукой о противоположный, отстраняясь подальше от стоящих на краю окопа и гогочущих во всё горло немцев… Грязная замызганная гимнастёрка, пропитанная, как и юбка бурыми пятнами с разводами грязи. Юбка задралась на коленке выше допустимого, обнажив колено в тёмном чулке… Увидев жадные взгляды, одёрнула юбку, почти прикрыв коленку с разодранным чулком, продолжая со страхом смотреть на солдат…
— Ком… — крикнул особо «озабоченный» ганс. Девушка в страхе покачала головой, словно это могло что то изменить…
— Ком! — грозно выкрикнул немец — Шнелль! Давай — давай! Бистро! И передёрнул затвор винтовки. Лязгнул металл;
Мария Романова — уроженка Брянской области, города Локоть: комсомолка; спортсменка (обладательница значка «Ворошиловский стрелок» и знака ГТО — готов к труду и обороне), 19 лет отроду, пришла в военкомат в самом начале войны. Её не брали в армию, но она была очень настойчива и её, в конце концов, призвали. НО! На свою беду она успела закончить медицинское училище, да к тому же и мать ее была в городе довольно известным врачом… Вот и призвали её не в ряды Красной Армии снайпером, как ей мечталось, а медсестрой в полевой полковой госпиталь. Там главврач заметил подготовленную медсестру и Мария быстро получила — звание за званием, должность ассистента хирурга при сложных операциях и звание военфельдшера. Там же она столкнулась с первой неприятностью, которую ей принесла её красота: командир полка воспылал к ней страстной и пылкой любовью и не привыкший к отказу очень удивился, когда ему прямо и доходчиво сказали — отвали на пол штанины! Нет — Мария сказала вполне интеллигентно и вежливо, но смысл был именно такой. А когда он не понял и попытался переубедить упрямицу — получил звучную оплеуху при всех, да ещё коленом в промежность и ушёл сгорбившись и изрыгая проклятья! Мстить не посмел, но приказом «сослал» строптивицу набраться ума в пехотную роту на должность простой медсестры. И уже во втором бою Мария попала под бомбёжку, находясь на переднем крае в окопах. Первый бой она запомнила плохо: металась по траншее на призывные крики и стоны раненых… Второй бой перенесла уже легче — вполне соображала что делала, только пригибалась от свистящих над окопами пуль, да вздрагивала от близких разрывов снарядов. Потом её позвали в землянку комроты, где были размещены раненые — комроты ранило в голову осколком снаряда. Она прибежала; перебинтовала ему голову и тут свет померк в её глазах: в окопе, прямо перед дверью в землянку, взорвалась бомба с пикирующего бомбардировщика. Теряя сознание от оглушительного взрыва, она услышала, как в землянке засвистели осколки, рикошетя от чего то металлического; как в развороченную взрывом дверь кто то швырнул кучу земли. Услышала чавкающие, уже знакомые звуки вхождения металла в тело и… отключилась…
Очнулась она в темноте и гнетуще тишине… Проморгавшись и вытряхнув землю, с некогда роскошных каштановых волос, висящих сейчас жалкими грязными сосульками, заметила тоненькие мутные лучики света, проникающие в землянку сверху, через накаты брёвен в крыше. Встала, пошатываясь; огляделась… Кручилась голова; в висках гулко бухала кровь; ноги еле держали… Присела — почти рухнула на пол и поползла к лежащим на полу раненым. Из шести раненых в живых осталось двое: пожилой старшина, сразу же взявший над ней шефство по прибытии в роту и молодой лейтенант — командир роты… Старшина был плох — многочисленные осколки разорвали ему живот — как он ещё жил — было непонятно! Но он ещё жил и Мария, покопавшись в сумке, достала бинт и перевязала его взамен грязного, пропитавшегося кровью. Большего она не могла сделать: в землянке даже не было воды, чтобы обмыть края раны…
Затем она поползла к комроты. Тот был в стабильно тяжёлом состоянии: лежал без сознания; тяжело дышал и временами тело его сотрясали судороги… Романова стряхнула с лица; головы влетевшую в землянку землю и стала разматывать бинт с уже засохшей на марле кровью. Несколько слоёв присохли к ране… Смачивать было не чем, даже слюной — во рту уже давно было сухо, как в пересохшем колодце. Маша взялась за края бинта, обрезанные ножницами и рванула что было сил! Бинты оторвались от кожи, вместе с прилипшей к ране сукровицей. Лейтенант даже не дёрнулся… Но из раны — насколько она могла разглядеть в полутьме, потекла кровь. Мария наклонилась, понюхала рану: рана не пахла нагноением: кровь текла алая и не густая… Быстро и умело — не смотря на дрожащие руки, наложила повязку и наконец то, прислонившись к столу, откинула голову к холодной древесине, стараясь хоть немного отдохнуть и унять дрожь в руках и ногах. Посидела немного осматриваясь и поползла к двери. Подползла; толкнула рукой, открывая. Дверь не шевельнулась. Встала на колени и навалилась всем телом. Тот же результат… Встала на ноги и с маху — даже ощутила мышцами боль от удара, стукнулась в дверь: раз, два, три… Кроме всё возрастающей боли в ушибленных местах результат был без изменений — дверь не сдвинулась ни на миллиметр… Романовой стало страшно: она читала в книжках про замурованных заживо и если бы не тоненькие лучики — наверное сошла бы с ума от страха! А так… Она даже сообразила не кричать и не звать на помощь: если их не отрыли после бомбёжки, значит рядом никого нет — кроме немцев, которые могут собирать пленных…
Взгляд военфельдшера в отчаянии бегал по землянке комроты, стараясь найти выход — как ей выбраться наружу?! Скользя, в очередной раз взглядом в тусклом мутном полумраке, заметила в углу, возле дверного косяка МСЛ — малую сапёрную лопатку — привычное орудие рядового бойца. По телу прокатилась приятная волна — вот оно, спасение! Выросшая в деревне у бабки, Мария не гнушалась любой, даже самой чёрной работы: у бабушки не забалуешь! Только глянет искоса, как ножом полоснёт и вмиг пропадает желание лениться и баловать! Вытащила лопатку из брезентового чехла и вонзила ее в земляную стенку слева от дверного косяка… Секунды складывались в минуты; минуты — в десятки минут… Тоннель в земле, словно какая то нора, становился всё длиннее и длиннее с каждым ударом лопатки в податливую землю. Иногда Романова выползала из норы, выгребая за собой отрытую землю и вновь залазила на четвереньках во вырытый проход. Хотелось бросить всё; упасть на пол и заплакать навзрыд, но Мария только упрямо цедила сквозь зубы: