Путь на юг
Шрифт:
– Сходитесь! – выкрикнул приятель бар Гайта и отступил подальше, придерживая за уздечки лошадей. – Шебрет глядит на вас! Посмотрим, чья печень ей достанется!
– Шебрет тухлятины не любит, – проворчал Чос за спиной Одинцова. – Сегодня печень благородного бар Гайта сожрут крабы.
Он добавил витиеватое ругательство, но звон клинков заглушил его слова. Пару минут противники обменивались ударами, а когда истекло это время, Одинцов уже знал, что Акрам бар Гайт, сардар сорок третьей орды, ему не соперник. Его мастерство фехтовальщика не выходило за рамки армейской выучки, и грозного челя, подобно Ольмеру, он не имел, а
Одинцов теснил его, угрожая выпадом то в грудь, то в шею, то в живот и удивляясь, что лицо противника остается спокойным. Тяжело дыша и обороняясь из последних сил, бар Гайт отступал к дюнам и краю утоптанной площадки, словно не в силах понять, что шансы его в вязком песке падают до нуля. Одинцов был выше, сильнее и быстрее, не говоря уж об искусстве владения клинком – таких приемов в Айдене не знали и, вероятно, не узнают в ближайшие лет пятьсот—семьсот. Тем не менее враг не казался испуганным, словно верил в колдовство, что защитит его от смерти. Физиономия бар Гайта окаменела, глаза метались туда-сюда, и делал он только одно: уловив движение противника, старался отступить или подставить меч. Было ясно, что в таком напряжении он продержится считаные минуты. Скорее всего, до ближайшей дюны не доживет.
За песчаным холмом вдруг взметнулась чья-то тень, за ней вторая, третья… «Хозяин, берегись!» – заорал Чос, и Одинцов, скорей инстинктивно, чем по велению рассудка, упал на землю. Над ним просвистели дротики, затем раздался хриплый голос бар Гайта, с усилием выталкивавшего слова:
– В копья его, молодцы! Коли! Кончай!
Первая тень метнулась к нему, вздымая копье, и рухнула с дротиком Чоса в горле. Отложив меч, Одинцов привстал на колено, вытащил кинжалы из сапог и метнул их одновременно левой и правой рукой. Клинки были отличные, в меру тяжелые, хорошо сбалансированные и острые, как бритва. Нож Ильтара воткнулся точно в грудину, второй пробил нападавшему висок. Из-за дюн, ругаясь и увязая в песке, набегали новые бойцы, четверо или пятеро, но двигались они не с той скоростью, чтобы спасти главаря. Одинцов уже был на ногах и при оружии. Его меч сверкнул в серебряном лунном свете, обманным выпадом отвел клинок бар Гайта, затем ужалил между ребер, прямо в сердце. Удар был смертельный, и запоздавшая мысль – взять живым, допросить!.. – его не остановила.
Боевой вопль Чоса, блеск дротика в воздухе, и число атаковавших снова сократилось. Сколько их было, трое или четверо? Одинцов не считал, но видел, что у них длинные копья, которые разом все не отбить. Сунув меч под мышку, согнувшись, он стремительно подкатился им под ноги, сшиб одного, ударил в горло ребром ладони, встал, словно распрямившаяся пружина. Копья буравили землю в том месте, где он находился мгновенье назад, а перед ним были незащищенные спины. И хребты! Нет лучшего места для удара… Вжжж… – пропела сталь, – вжжж, вжжж… Кто-то успел застонать, кто-то рухнул наземь в полном безмолвии. Человек, которому он разбил горло, ползал по песку и жутко хрипел.
Чос, израсходовав дротики, бился на мечах с приятелем бар Гайта, который кружил рядом с лошадьми, пытаясь забраться в седло.
Это не получалось, но и Чос достать врага не мог – его оружие, меч ратника Береговой Охраны, был ладони на три покороче. Одинцов вырвал копье из пальцев трупа, валявшегося
– Этого не убивай. Хочу допросить, когда очухается.
– Как скажешь, мой господин. Я пойду, проверю, есть ли кто еще живой. И… хмм… у них могут быть всякие полезные вещицы, что пригодятся бедному ратнику.
Чос исчез, и в полумраке за спиной Одинцова послышались звуки ударов и предсмертный хрип. Потом шуршание, шелест, позвякивание… тот мелодичный звон, который не спутаешь ни с чем.
Оруженосец вернулся, прихватив свои дротики и кинжалы Одинцова.
– Взгляни, хозяин, что я нашел. – Чос раскрыл кожаный мешочек, один из нескольких, висевших у него на поясе. – Серебро! У каждого! А рожи все такие, что даже Шебрет икнет с перепуга. Парни из Ситты, с Полночного конца. Точно! Там все разбойники!
– Не ошибаешься?
– Никак нет. Я сам оттуда. Это нанятые убийцы, хозяин. А вот на что их наняли…
Он высыпал в ладонь Одинцова увесистую горсточку серебра. Монеты были вдвое больше айденских, с волнистым краем и утолщением в центре, вокруг которого змеились письмена. С другой стороны был отчеканен странный герб – паук с человеческим лицом. Кажется, женским.
– Узнаешь, мой господин? Это ксамитские деньги, – сказал Чос, заметив, что Одинцов нахмурился. – Не успели поменять. Или не захотели – эти монеты в Стамо хорошо идут. У контрабандистов, которые…
Тут приятель бар Гайта пошевелился, раскрыл глаза и сел, потирая ушибленный затылок.
– Деньги возьми себе, – распорядился Одинцов. Повернулся к пленнику. – Как тебя зовут, каналья? – спросил он, вытаскивая кинжал и грозно сверкая глазами.
– Агухад бар Минт, родом из Посса, что в провинции Стамо, – пробормотал тот, с опаской поглядывая на лезвие.
– Агу, значит… – Одинцов пощекотал его острием под челюстью. – Плохи твои дела, Агу, очень плохи. У тех, что на меня напали, у разбойников, нанятых бар Гайдом, нашлось ксамитское серебро. У каждого по кошелю – вон, висят они на поясе у моего человека. Откуда деньги, как ты думаешь?
Бар Минт угрюмо молчал.
– Думаю, если в твоем кошеле покопаться да обыскать твоих приятелей, тоже монетку-другую выловим. Такую, знаешь, с пауком… А если вы от них избавились, менялу разыщем. Люди вы заметные, и опознать вас нетрудно.
Щека бар Минта дрогнула, но он по-прежнему безмолвствовал.
– Думаешь, я тебя резать буду, грозить и пытать? – сказал Одинцов. – Ошибаешься, Агу! Я тебя по принадлежности сдам, щедрейшему бар Савалту и его специалистам. Вот у них ты и запоешь! Хором запоете, ты и твои приятели! Подвесят вас на крюки, как в мясной лавке, и будут припекать да резать, резать да припекать… Чос!
– Да, хозяин?
– Поезжай за стражами спокойствия. Предупреди, чтоб прежде взяли тех, кто в кабаке, а потом сюда их проводишь. А этого я постерегу.
– Слушаюсь, мой господин!
Чос направился к кобыле, и в тот же миг пленный заговорил:
– Не надо… во имя Айдена, не надо к бар Савалту… Если расскажу, что знаю, ты нас отпустишь? Меня и других?
– Отпущу, но при том условии, если вы отсюда уберетесь. Не к Айдену, а, скажем, в Посс, что в провинции Стамо, или еще дальше. Так, чтобы я вас больше не видал и о вас не слышал.