Путь наверх
Шрифт:
— Кстати, вам полезно послушать и подышать воздухом стройки, — заметил он.
Оглоблин стоя встретил инженеров, поздравил их с приездом, попросил коротко изложить основные требования.
— Надо нам здесь «садиться», в Жигулях, создать крепкий монтажный участок, и работать с вами, Дмитрий Федорович, и делать большие дела, — сказал инженер «Стальконструкции».
— Ну, и прекрасно, обосновывайтесь и начинайте. Нашего полку, как говорится, прибыло. Рады и будем помогать. Ну, теперь начинаем совещание, — сказал Оглоблин,
Совещание было кратким, потому что все торопились на верховую перемычку, оно было напряженным, ибо с участков поступали тревожные сигналы о разрушающей работе реки.
Оглоблин обрисовал положение. Вода продолжала прибывать. Волга уже подбиралась к основанию шпунтового ряда, ее относительная отметка равнялась 32,40 метра и до основной дороги, идущей с берега на перемычку, оставалось не более полутора метров.
— Если не обгоним Волгу, поднимая насыпь, потеряем дорогу, — сказал Оглоблин.
Инженер Щелканов подтвердил серьезность обстановки. Отстать от реки никак нельзя: подымись Волга быстро на полтора метра — и беды не оберешься!
— Куда же мы в таком случае направим поток автомашин с камнем? Важно, очень важно остановить Волгу около оснований шпунтовой стенки, — сказал Щелканов.
Он несколько раз повторил, что положение на перемычках внушает ему тревогу. Оглоблин спокойно ответил:
— Ты прав, Василий Иванович, камушек придется сыпать, но спокойно и ритмично. От воды уйдем, или мы не укротители рек? — улыбнулся он.
Скрепчинский записал в протокол паводковой комиссии:
«Состоялось решение досыпать верховую перемычку еще на несколько метров».
— Теперь «целик», — объявил начальник; он обратился к начальнику транспорта всей стройки инженеру Гурарию с предложением завести в речную часть котлована баржу, груженную камнем, и поставить у плотины на случай аварийного прорыва.
Начальник транспорта, инженер с красивой седой головой и лауреатским значком на лацкане пиджака, не был склонен признать необходимость такой меры. Он возразил Оглоблину, и они поспорили:
Г у р а р и й. А что даст баржа с камнем, Дмитрий Федорович?
О г л о б л и н. Камень! Шестьсот тонн! Помилуйте, Роман Самарыч, да сразу завалим проран и остановим воду. Пятьсот мешков с грунтом мы уже заготовили на дамбе.
Г у р а р и й. А что если сложить груду камней на «целике»?
О г л о б л и н. Но в каком месте? Перемычка велика. Нет уж, не скупитесь, нам нужны именно дежурные баржи, которые можно было бы подвести к любому месту дамбы. Шутить с рекой трудно. Волга! Ведь это Волга, Роман Самарыч!
Г у р а р и й. Хорошо, будут вам баржи. (Он кивнул в знак согласия и вдруг мягко и дружески улыбнулся.) А ведь мы, Дмитрий Федорович, в прямом и переносном смысле, «на воду дуем».
О г л о б л и н. Мы с вами опытные гидротехники, привыкшие
Кто-то из инженеров вспомнил, что до «пика паводка» осталось немного времени, и, по всей вероятности, он в этом году не будет особенно большим.
— Да, вода не так уж высока, это и без прогнозов теперь видно, — заметил Щелканов.
— Василий Иванович, наконец-то начинаешь успокаиваться, поздравляю! — улыбнулся Оглоблин. — Но оружие, товарищи, складывать рано. Могут быть еще всякие неожиданности. Сейчас нам подадут машины, поедем смотреть перемычки. Вот как взглянешь на волжское раздолье, и голова лучше работает. В общем, борьба наша с Волгой продолжается!
Победа
Пик паводка у Жигулей совпал с одним из воскресных дней конца мая 1952 года. С утра было пасмурно, но тепло. На рассвете прошел дождик, прибив пыль к земле, и воздух над котлованом и рекой казался кристально чистым, прозрачным, только в легкой дымке плавали серые дали берегов и зеленые курчавые вершины гор. Спокойная, особенно величественная в эти дни наибольшего весеннего разлива, Волга плавно катила свои свинцовые воды.
Я шел по гребню дамбы, украшенной многочисленными транспарантами, призывными лозунгами и красными полотнищами флагов. Широкая колея дороги, укатанная машинами, стала ровной и блестящей, точно асфальт. Строители принарядились. Мужчины в лучших костюмах, женщины в ярких летних платьях, оживленно беседуя, гуляли по перемычке у реки, как по любимому проспекту своего города.
— Только бы липы посадить вдоль берега, — мечтательно вздохнул Сатин, — вот была бы красота!
— «Невский», — засмеялась Людмила Васильевна. — Это наш «Невский»! Ну, разве я когда-нибудь думала, что буду с таким удовольствием гулять по обыкновенной земляной насыпи и так гордиться ею?
На верхней перемычке было еще больше отдыхающих строителей. Тут Сатины увидели Оглоблина и Скрепчинского, Иванова, Биданокова, экскаваторщиков из котлована. На каменистом кряже, как на самой передовой линии стройки, полыхало на ветру алое полотнище.
На середине реки бил в лицо свежий ветерок, глухо шумела Волга, огибая плотину и прибрежные каменистые откосы, мокрые от серебристой россыпи брызг.
— Ну что, дружок Сатин, — сказал подошедший Оглоблин, — пришел «товарищ паводок», попугал нас немного, и вот мы его благополучно проводили. А теперь, смотришь, надо засучивать рукава для новых дел.
Мы пошли затем вдоль откоса перемычки, за краем которой Волга заходила в еще затопленную русловую часть котлована, а минуя ее, словно расправив плечи, уже вольно текла по всей ширине. Крепчал ветерок, и река начинала сильнее «дышать», разгуливаясь пенными гребешками волн.