Путь наверх
Шрифт:
— Моя-то всех твоих стоит, куда же засунула? — крикнул он Юлии Герасимовне, открыв дверь в кухню. — Вот она, книга давнишняя, ты сейчас такой не найдешь, — сказал он мне, кладя на стол потрепанное пособие для столяров, с образцами различной мебели.
— Эта, что в комнате — ерунда, между делом сделал, — Федор Георгиевич пренебрежительно махнул рукой, — а можно сделать красоту большую, можно очень замечательно сделать.
— Федя, опростай место для закуски, — попросила Юлия Герасимовна, входя в комнату с подносом.
— Фу ты, ни пня, ни пузыря. Что ж, на этой скатерти нельзя? — возразил
— Другую постелем. А вы, Федор Георгиевич, можете выпить, если пожелаете, — неожиданно на вы обратилась она к мужу, ставя на стол несколько бутылок пива. И видя, как он потянулся к бутылкам, вздохнув, добавила: — Только немного, ты пьяный — нехороший.
Сейчас в халате, закатав широкие рукава, чтобы не мешали хозяйничать за столом, Юлия Герасимовна казалась мне совсем иной, чем на заводе. Было удивительно, как изменилась даже и ее речь. Я представил себе Егошину на техническом совете у директора, на трибуне совещания, в спорах с цеховыми инженерами, представил, как она в свою речь, посвященную тонкостям автоматической сварки, вставит вдруг «опростай место» — и мысленно улыбнулся.
А здесь, дома, она выглядела простой деревенской женщиной, старательно ухаживающей за мужем и гостем.
За столом мы разговорились о молодых годах супругов, о погибшем сыне. С многочисленных карточек в семейном альбоме на меня смотрели серые, чистые глаза широколобого юноши с мило вздернутым егошинским носом.
— Ушел из института в сорок первом. И ни пня, ни пузыря, а на заводе броню давали, — тяжко вздохнул Федор Георгиевич.
— Ах, перестань говорить о сыне, перестань, — твердо и с болью в голосе произнесла Юлия Герасимовна. Уже одно то, что супруги жили теперь одни, жили в достатке, но без Дмитрия, всегда напоминало им о невозвратимой потере. Рана в сердце Юлии Герасимовны не затянулась окончательно и давала себя чувствовать всякий раз, когда произносилось имя сына.
— Я интересно живу, прямо скажу вам — счастливо, вот только дома бываю мало, всегда на заводе задержишься. А так люблю заниматься хозяйством, так квартиру свою люблю, — вероятно, все еще думая о сыне, говорила она.
— Митя был бы сейчас тоже инженер. Хотя Федор Георгиевич и возражал против нашей учебы. — Юлия Герасимовна взглянула на мужа, и тот отмахнулся, сделав вид, что сердится.
— Вспомнила прошлогодний снег! Тридцать пять лет прожили вместе мы, два чудака, — размягченный пивом, благодушно произнес Федор Георгиевич и улыбнулся жене. Но в глазах его мелькнуло что-то серьезное, грустное, словно задумался он о прошлом, о судьбе своей и Юлии Герасимовны, о сильной душе и характере жены, с которой и мешая ей, и любя, и мучая, прожил свой рабочий век…
В цех мы вернулись к ночной смене. Около скатов молодой рабочий Артюхов, коренастый, круглолицый, с быстрыми и ловкими движениями, налаживал автомат. Артюхов три года назад пришел из армии и успел за это время изучить все автоматы в цехе. Он стал разносторонним специалистом по новым аппаратам и был особенно любим Юлией Герасимовной.
Автомат, около которого возился рабочий, назывался сварочным трактором. По внешнему виду он действительно напоминал миниатюрный трактор на колесах, с торчащей впереди сварочной головкой,
Юлия Герасимовна, сняв пальто и оставшись в рабочем халате, склонилась над аппаратом. Ей предстояло наладить трактор, найти определенную силу тока и скорость подачи проволоки и сделать так, чтобы аппарат смог двигаться не только по ровной металлической дорожке, но и под углом в сорок пять градусов, в чем и была главная трудность.
— Мишин не явился, друг ситный, — сказала Юлия Герасимовна совершенно спокойно, словно и ждала этого, — должно быть, надеется, что мы запоремся, а утром даст заварить вручную.
— Точно, он так и сказал мне, — подтвердил Артюхов.
— А мы вот заварим трактором, не посрамим автоматику, правда?
Артюхов кивнул не слишком уверенно, потому что он уже пробовал трактор до прихода Юлии Герасимовны, и аппарат все время соскальзывал с плоскости. Неудачные попытки придать автомату устойчивость продолжались около часа. Задние колеса трактора скользили особенно сильно.
— Снимем их, поставим резиновые ролики, — предложила Егошина.
На роликах трактор стоял хоть и сильно наклонясь, но уверенно, прочно. Подобрали режим сварки, и вот Юлия Герасимовна решилась — трактор пустили на всю многометровую длину шва.
Он пополз по металлу, приятно и негромко рокоча маленьким моторчиком, спрятанным в корпусе. Впереди аппарата темнела дорожка из флюса, металлического порошка зеленовато-бурого цвета.
Здесь не было открытой, слепящей глаза дуги, а лишь изредка из-под слоя флюса пробивались тонкие стрелки огня — отблески маленькой огненной ванны, где плавилась сталь.
Невидимая, мерно трещала под флюсом электрическая дуга, и о том, что происходит под слоем порошка, можно было судить лишь по характерным этим звукам да дрожанию стрелки вольтметра, циферблат его поблескивал на корпусе трактора.
Что происходит там? Глубоко ли проваривается металл, хорошо ли формируется шов, чтобы потом стать столь же крепким, как и сталь самой конструкции?
Я видел, что Юлия Герасимовна волнуется, шагая рядом с трактором.
Она не удержала глубокого вздоха, наблюдая за тем, как Артюхов легкими ударами зубила сбивает темную корку спекшегося флюса… И вот перед нами — сверкающая, безупречно гладкая серебристая полоска сварки.
— Хорош, красавец! — вырвалось у Юлии Герасимовны. — Завтра мы его под рентген, но я уверена — шов этот качественный.
Артюхов уже переносил трактор на другую конструкцию.
— С этой деталью Мишин нам уступит. Но как со следующей? Окажет сопротивление, — уверенно сказала она.
Я спросил, что было бы, если Мишина переставить на место Юлии Герасимовны — внедрять автоматику, а ее — в цех?
— А это интересно, — засмеялась она. — Я думаю, новое положение изменило бы психологию Мишина. А я? Нет, я останусь такой же.
Скаты, заваренные трактором, утром следующего дня пошли под рентгеновский аппарат. Снимки на пленке, где ясно обозначились темные силуэты швов, говорили об их полной доброкачественности, Мишин, придирчиво осматривавший снимки, не нашел серьезных изъянов. Правда, в двух-трех местах пришлось немного подварить вручную.