Путь Никколо
Шрифт:
Сорвав травинку, дофин разглядывал ее на расстоянии вытянутой руки. Затем согнул локоть и принялся вертеть ее перед глазами.
— Ты совершенно прав. На какие преимущества я могу рассчитывать, чтобы они перевесили такую опасность?
Клаас покосился на мрачное лицо принца.
— Вы можете передавать со мной лишь самые безличные бумаги, а все прочие доверять более надежным посланцам, если у вас таковые имеются.
Травинка продолжала крутиться в пальцах.
— Какой прискорбный недостаток честолюбия! Мальчишка, способный перехитрить астролога, но не способный увидеть, как обратить свои таланты в деньги! — Дофин поднял глаза. — Жан, брат мой, что тебе известно о шифрах?
Бурре, его секретарь, до этого сидевший чуть поодаль. Он поднялся, подошел чуть ближе и опустился на колени.
— Слишком мало, монсеньер.
— А здесь у нас большой знаток. — Травинка указала в сторону Клааса. — Друг мой, — обратился к Клаасу дофин. — Твое искусство стоит денег. Разве ты этого не понимаешь? Больших денег. Но лишь в том случае, если оно пойдет на пользу нам одним. Мессер Козимо и мессер Чикко — мои очень добрые друзья, но их шифры и без того лучшие в мире. Это мы, безнадежно отставшие, нуждаемся в твоих талантах.
Клаас перевел взгляд с принца на секретаря и скромно отозвался:
— Разумеется, монсеньер. Почту за честь. Конечно же, слуга может чего-то достичь лишь в меру своих способностей, и могут быть некоторые материи, где мое вмешательство способно лишь навредить. Монсеньер понимает.
— Естественно, — подтвердил дофин.
Он с улыбкой посмотрел на де ла Барда.
— И еще… — с почтением начал Клаас.
— Да? — на сей раз дофин был уже не столь терпелив.
— Прошу прощения, монсеньер, но чем больше времени я стану проводить над этими вопросами, тем меньше внимания смогу уделять делам компании Шаретти. Месье Феликс, как вам известно, способный юноша, и однажды стянет достойным главой семейства, но в настоящее время его слишком отвлекают иные удовольствия. Дофин вскинул руки.
— Вы слышали, друзья мои! Меня укоряют за излишнее гостеприимство! Неужто ты лишишь меня общества этого очаровательного юноши? Льщу себя мыслью, что он также будет весьма огорчен. Как наслаждался он, посещая наши псарни, катаясь на наших лошадях, изучая боевые искусства!
Клаас молчал. Дофин опустил руки.
— Впрочем, ты прав. Голос долга сильнее. Семья нуждается в нем Я больше не стану соблазнять его прочь от красильных чанов. Но что мне сказать ему?
— Знаю, он будет вне себя от горя, — подтвердил Клаас. — Возможно, я осмелюсь предложить, чтобы милорд послал ему последнее приглашение на какой-либо особый праздник, когда присутствие месье Феликса в Генаппе не будет для него слишком обременительным? Скажем, второе воскресенье после Пасхи?
Их взгляды встретились. Затем дофин повернулся к секретарю.
— Ну, разумеется! Да будет так. Мой друг месье Бурре запишет это для себя. Юный месье Феликс получит приглашение. И мы проследим, чтобы он не смог отказаться. Ты ведь этого хотел?
— Именно так, — подтвердил Клаас. — Сударь, такие вещи принесут пользу нам обоим. Я благодарен.
— Ну что ж! — воскликнул дофин. Он наконец отбросил прочь травинку. Затем поднялся на ноги, опираясь о плечо секретаря. Над отворотами сапог колени оказались заметно обращены друг к другу. Над ними тонкие мускулистые бедра исчезали под короткими охотничьими юбками. Глаза из-под подола приплюснутой шляпы оглядели всех собравшихся, которые также торопливо поднимались с места и принимались укладывать остатки трапезы в корзины. Из-за деревьев донеслось всхрапывание лошадей. Дофин устремил взор на Клааса, который также поднялся и быстро преклонил колено.
— Мы понимаем друг друга, — заявил ему Людовик. — Ты славный мальчик и неплохо послужишь мне. Месье Бурре пришлет за тобой, или месье Арнольфэн, с которым ты уже знаком. Надеюсь, тебе уже возместили все деньги за те доспехи?
— До последнего гроша по закладному билету, — с благодарностью подтвердил Клаас.
Дофин нахмурился.
— Этого слишком мало. Месье де ла Бард! Вперед выступил вельможа, одетый лучше других.
— Я лично прослежу за этим, монсеньер.
Дофин вновь улыбнулся Клаасу.
— Ты ведь все понимаешь, мой мальчик. Эту хижину нельзя покинуть разодетым в золото, с перстнями на пальцах, или даже с золотыми монетами в кошеле. Но после сегодняшнего дня ты не станешь беднее. Разумеется, единственно при том условии, что ты сохранишь нам верность. О другом невыносимо даже помыслить. А теперь ступай, и да хранит тебя Бог.
Поцеловав жесткие пальцы, Клаас поднялся, попятился и натолкнулся на Раймонда дю Лиона, который развернул его за локоть и повел прочь с поляны. Там его уже ожидала лошадь, в полном порядке и оседланная.
— Ты был оглушен падением, и о тебе позаботился лесничий, — было сказано ему на прощание. — Охотники не так уж далеко. Помнишь, где осталось твое оружие?
— Под лопатой, — отозвался Клаас. — Если только никто не украл лопату. Уже довольно поздно, чтобы пускаться в путь.
Раймонд дю Лион показал три сломанных зуба.
— Твой юный месье Феликс уже получил послание от управляющего дофина, где тот высказывает свои сожаления, что его господин изменил свои планы, и встреча их не состоится. Но для вас обоих заказаны комнаты на обратном пути в Вавре. Платить ничего не нужно.
— Это понравится месье Феликсу, — кивнул Клаас. Вскоре он отыскал свой нож и меч, затем, распрощавшись с братом Гастона, поехал прочь.
Странное чувство: ему как будто не хватало дыхания, как тогда, в феврале, когда он выбирался из ледяной воды. В душе его радость и удовольствие боролись со вполне объяснимым страхом. Пока неясно было, что победит.
Глава 24
В парадном платье, включая островерхий эннен, Кателина ван Борселен ехала по улицам Гента вместе с родителями и нарядной свитой, под стягом Вейре. При ней было дозволение ее сюзерена, герцога Филиппа, посетить Бретань и там занять пост почетной фрейлины при вдовствующей герцогине. Завтра она направится в Зеландию, но сегодня у них были заказаны комнаты на одном из лучших постоялых дворов Гента. Они как раз поворачивали во двор, когда ее отец вновь остановился, чтобы поприветствовать кого-то из знакомых, и его супруга, дочь и свита также покорно замерли на месте.
Только сейчас Кателина обнаружила, что здоровался ее отец ни с кем иным, как с сыном Марианны де Шаретти, а за спиной у того маячили двое лакеев и Клаас. Клаас, с которым она не виделась с самого Карнавала. Клаас, который так любезно взял то, что она предложила ему, а затем взял это вновь, уже для собственного наслаждения, — и ей приятно было думать об этом. Если только он не оказался еще умнее, чем она полагала.
И не было ни единого мига, ни на следующее утро, ни позже, когда она ощутила бы угрызения совести за случившееся. Она сделала хороший выбор. С нею обошлись очень бережно, куда более бережно, чем она могла бы ожидать после свадьбы с де Куртрэ или даже с Гёйдольфом де Грутхусе, не говоря уж о Джордане де Рибейраке и его отвратительном сыне. Она была благодарна Клаасу, хотя он и допустил одну ошибку. Как он сам сказал, он пробудил ее слишком сильно.