Путь Никколо
Шрифт:
Торговцы, бежавшие навстречу с фонарями, не знали, о чем думал в этот миг Саймон, хотя некоторые отчасти догадывались, а Клаас вполне мог понять остальное. Отголоски забытых, но не заживших обид… Воспоминания, включавшие застенчивую улыбку Мабели и ее нежное тело… Дерзость на пристани… Ядовитый голосок (о чем, впрочем, не знали ни торговцы, ни Клаас) этой бесстыжей девицы Борселен: «не тот человек, кого вам следовало бы опасаться», и другие отвратительные слова, что она бросила ему в лицо, и которые явно исходили от этого юного мерзавца, который ради забавы не так давно вновь повторил их, уверенный, что Саймон ни о чем не догадается.
Шотландец держал в руке нож и был решительно настроен пустить его в ход.
Клаас обернулся в тот самый миг, когда Саймон вскинул руку. Отпрянуть было невозможно, потому что в ногах путались собаки, и потому он выхватил единственное доступное оружие, — свинцовую дубинку у ближайшего собаколова, — и отразил удар, а затем и еще один.
Клаас продолжал размахивать наугад. В общей свалке их поединок почти не привлек внимания. Хондеслагеры с удовольствием исполняли свою работу, и если уцелел хоть один пес, то ему очень повезло. Теперь вся набережная и полмоста были завалены трупами собак; если продать жир и шкуры, то денег на пиво хватит на добрых две недели… Покачивая фонарями и посмеиваясь, вокруг бродили торговцы. Они перекликались и обменивались шуточками, пока собаколовы не разделались с последними жертвами и не прекратилась драка в самой гуще стаи. Но даже и тогда торговцы ничего не заметили. Когда же они наконец вспомнили о виновнике всего этого переполоха, то обнаружили лишь разъяренного красавчика Саймона, который стоял один, среди трупов бродячих собак.
Один, потому что парнишка Клаас каким-то образом сумел улизнуть: попросту растворился в воздухе.
Досадно, что и говорить. Но, право слово, он и без того их всех довольно позабавил. Равно как и Саймон, который стоял, весь мокрый и грязный, и несло от него так, что пришлось заходить с подветренной стороны, чтобы заговорить с ним. Конечно, он злился! Шотландец даже обвинял собаколовов в том, что они нарочно защищали юнца.
Отчасти в его словах была своя правота. Иначе как же беглец мог ускользнуть? И куда он подевался? Его не было на мосту, не было в реке, не было и ниже по причалу, откуда пришли торговцы… может, парень взлетел на небеса?
Не кто иной, как Джон Кинлох, помнивший слишком много обид и насмешек, по-доброму выразил надежду, что гончая его друга Саймона в общей свалке не пострадала. Тот совсем забыл про свою собаку и теперь начал озираться по сторонам. Найти ее оказалось очень просто — по ошейнику великолепное животное бездыханным лежало у ног старшего собаколова.
Хондеслагер побледнел. Тронуть гончую рыцаря означало неминуемую порку. Пес в ошейнике, клейменый пес даже среди ночи легко отличим от бродячих собак. В этом-то вся тонкость их ремесла, — а сейчас, в полумраке, он убил пса шотландского дворянина. Как еще он мог оправдаться?
— Милорд, мы видели, как ваша собака металась повсюду. Она могла броситься под чью угодно дубинку, но никто из моих людей не убивал ее, клянусь. А что до меня, то как бы я мог сделать это? У меня даже дубинки нет!
— Хондеслагер без дубинки?! — цинично переспросил кто-то.
— Мальчишка забрал ее. Подмастерье, вы же сами видели, — пояснил собаколов Саймону.
Шотландец поспешил уточнить:
— Так это он убил мою собаку? Либо ты, либо он.
Собаколов молчал. Человек порядочный, он стоял неподвижно, даже не моргая. Помрачнев, Саймон начал что-то говорить, но тут откуда-то со стены, высоко над головой, послышался жизнерадостный голос.
— О, позор, какой позор! — воскликнул подмастерье Шаретти. — Друзья, я каюсь во всем. Но законники никогда вам не поверят!
Все враз подняли глаза…
В своей высокой нише, на углу здания, старейший житель Брюгге, Белый Медведь, het beertje van der Logie, смотрит не вниз на своих сограждан, но вверх, на облака и крыши домов. На нем широкий золотой ошейник, и позолоченные кожаные ремни пересекают белый мех на груди. В передних лапах он сжимает алый с золотом герб города.
Там и стоял подмастерье, с самым независимым видом. С одной из медвежьих лап свисала перемазанная кровью свинцовая дубинка хонделагера.
— Берите меня! Я ваш, — мирно заявил Клаас. — Я ничем не заслужил такую славную девушку как Мабели, у меня нет права убивать чужих собак; и после меня ваш beertje будет ужасно пахнуть.
— Спускайся, — вполголоса велел ему Саймон.
Юнец, обнимая медведя, согласно кивнул:
— Конечно, но не раньше, чем появится стража, если не возражаете. И коли среди вас найдется хоть один добрый христианин, прошу вас, передайте мейстеру Юлиусу, что я снова в Стейне. И ему также придется перемолвиться словечком с хозяином мусорной барки…
Глава 5
Толпа учеников и подмастерьев, что собралась у Стейна на следующее утро, оказалась даже больше, чем накануне. Прядильщики, спешившие на работу, и просто доброхоты, направлявшиеся домой, задерживались, чтобы улыбнуться в зарешеченное окошко. Среди них были и двое работяг, что накануне смазывали кран.
На сей раз здесь не оказалось Мабели, так что некому было положить в торбу Клааса немного масла, но ее имя реяло в воздухе, словно написанное на всех знаменах. Даже когда ударил рабочий колокол и площадь перед тюрьмой неохотно расчистилась, там остались несколько любопытных бюргеров, которые, поднявшись на цыпочки, пытались разглядеть в окне невозмутимую физиономию подмастерья и распекали его перед уходом, со смехом и без всякой строгости.
Остался на площади также высокий чернобородый человек приятной внешности, который не был фламандцем.
— Ну, Клаас ван дер Пул, — обратился он к стенам тюрьмы. Сокамерники, которых Клаас развлекал добрую часть ночи, с радостью подтолкнули его к окну и сами с ухмылками столпились вокруг.
За прутьями решетки возникло лицо Клааса, все в кровоподтеках, но с извечной радостной улыбкой.
— Добрый день и вам, мессер де Аччайоли. Если хотите собрать выкуп для меня, то, пожалуй, на сей раз не стоит беспокоить короля Шотландии.
Николаи Джорджо де Аччайоли поджал губы, но в глазах затаились смешинки.
— Равно как и герцога Бургундского, полагаю, после этой истории с ванной и с пушкой. Вероятно, не стоит тревожить также и содержателей постоялых домов с хорошенькими служанками. В Лувене от тебя тоже много шума?
Клаас опустил голову, затем вновь осторожно поднял взгляд:
— Вероятно. Но в университете к такому больше привыкли.
— Да, разумеется, там ты прислуживаешь своему молодому хозяину, а его матушка, вдова Шаретти, следит за вами обоими. Она очень строга?