Путь один- в глубь себя
Шрифт:
А затем произойдет коренное изменение. Ты постепенно станешь замечать, что, когда тобой управляют чувства, музыка нравится тебе тем больше, чем более сексуальной она является. А сдаваясь существованию, ты обнаруживаешь, что сексуальная музыка — это вообще не музыка. Ты станешь воспринимать ее как досадный шум, такой же неблагозвучный и раздражающий, как и резкий свист. Вот почему звучание западной музыки напоминает удары. Такое чувство, что она выворачивает тебя, сотрясает, она не дарит тебе ощущения покоя. По мере того как чувства уступают душе, твоей музыкой станут киртан
Наступит миг, когда музыку ты будешь находить только в состоянии пустоты. Лишь тогда, когда все вокруг погружено в тишину, когда не слышно ни единого звука, лишь тогда ты откроешь звучание высшей музыки. Лишь тогда высший звук, который мы назвали омкар, звук ОМ... Это не звук, он не похож на звук, который издают струны вины — потому что это тоже удар. Здесь мы тоже бьем по струнам. Принято бить так, чтобы между ударами получался определенный ритм, но все же здесь есть удары.
Когда чувства уступают душе, начинаешь слышать музыку пустоты. Исчезнет секс, и появится любовь. Из музыки уйдут звуки, останется только пустота. Из секса уйдет сексуальность, останется только любовь. И это случится со всеми чувствами. Глаза постепенно перестанут интересоваться формами, им станет интересно бесформенное. Для глаз форма утратит свою красоту; вместо этого она станет помехой для созерцания прекрасного. Обретя способность по-настоящему видеть человека, ты обнаружишь, что его тело может быть сколь угодно красивым, но именно из-за тела красота человека блекнет. Не важно, насколько красиво тело, оно не может быть по-настоящему прекрасным. То есть тело искажает красоту человека. Красота будет идеальной, только когда не будет вообще никакого тела; тогда никакое тело ей не помешает.
Китайские мистики говорят, что, когда музыкант овладевает высотами и достигает полного совершенства в музыке, он ломает свой инструмент, поскольку теперь инструмент может только помешать. Когда скульптор открывает все секреты мастерства, он выбрасывает свои резцы и зубила, ведь теперь ему известно, что любое его творение не будет истинно прекрасным, так как резцы не могут вырезать бесформенное, они способны создать только форму. Форма может быть сколь угодно прекрасной, все равно этого не достаточно, ведь она не может быть идеальной, ее всегда можно еще немного улучшить, а потом — еще немного; здесь нет предела совершенству.
Бесформенное безупречно. В нем нет места усовершенствованиям.
Твои глаза будут по-прежнему видеть красоту, но в бесформенном, а не в форме. Ты и теперь будешь получать удовольствие от еды, но, что именно ты ешь, будет для тебя несущественно; главной для тебя станет сокрытая в еде жизненная сила.
Именно об этом состоянии мудрецы Упанишад говорили «Аннум Брахма»: еда — это Божественное. Ты, наверное, даже не задумывался, насколько божественной может быть еда. Как хлеб может быть божественным? А если ты обратишься за разъяснениями к ученым мужам, они по-нарасскажут тебе такой чепухи!
«Еда — это Божественное» — это переживание такого состояния, когда чувства сдались душе. Тогда ты увидишь Божественное даже в хлебе — хлеб станет лишь внешней оболочкой, а Божественное будет реальностью, наполняющей его изнутри. Тогда хлеб войдет в твое тело, а потом покинет его, но Божественное в тебе останется. Тогда всеми своими чувствами ты будешь ощущать в этом мире Брахмана.
Пока ты являешься рабом своих чувств, даже в Божественном ты будешь’видеть этот мир. В день, когда ты сдашься существованию, ты начнешь видеть Божественное даже в том, что мы называем миром.
«Нахин Рам Бин Таон» означает, что твое прибежище находится внутри тебя; ты живешь, храня в себе конечную точку своего пути. Ты напрасно ищешь ее там и здесь, прислушиваясь к своим чувствам, — как далеко ты уже зашел, сколько планет, звезд, сколько лун ты уже посетил; сколько рождений ты уже пережил, сколько форм и обличий ты принял... Ты делал то, о чем просили тебя твои чувства, но так никуда и не добрался. Ты так устал, и все же продолжаешь слушаться своих чувств!
Я очень много путешествую, и когда мне доводится проводить ночь в поезде, я затыкаю уши берушами. Любые шумы сразу же стихают. По-прежнему шумит кондиционер, но я его не слышу Еще я очень часто простужаюсь. А когда у меня насморк, мое дыхание становится очень шумным. Тогда мне приходится вытаскивать беруши, поскольку они начинают работать как стетоскоп; внутренний шум становится таким громким, что я не могу заснуть. И вот я вытаскиваю беруши и начинаю слышать шум кондиционера и все остальные звуки. Теперь я не слышу звуки внутри себя; хоть они и продолжают звучать, до меня они не доходят.
Вот и с тобой так же. Пока твои чувства заняты тем, что происходит снаружи, твоих внутренних звуков не слышно. В день, когда станет слышен внутренний звук, твои чувства обратятся вовнутрь; все внешнее для них исчезнет.
Есть два состояния, в которых ты можешь пребывать. Бывает прибежище в чувствах — это одно состояние, в котором может находиться твой ум. На самом деле, никакого прибежища, никакого места для отдыха в чувствах нет. Там нет не только конечной точки пути, в чувствах нет и самого пути, они совершенно бесполезны. Лишь когда в тебе присутствует понимание этого, ты принимаешь прибежище в существовании. Существование находится внутри тебя. Ты — это существование.
Так что, когда я прошу тебя оставить все сущему, я прошу тебя оставить все своей душе. Пусть внешнее пойдет навстречу внутреннему, пусть оно сдастся внутреннему. Пусть периферия сдастся центру. Это и есть значение выражения «существование — единственное прибежище».
Твой центр сдается периферии — вот что ты делаешь сейчас. Ты разрушаешь дом ради ограды, ты уничтожаешь дворец ради окружающих его защитных стен. Ты ищешь тело и полностью теряешь себя.
Проснись! Единственное, что сделает медитация, — она ненадолго закроет внешнее, чтобы можно было расслышать и внутреннюю мелодию. Как только ты расслышишь эту внутреннюю мелодию, ты восторженно бросишься к ней, как безумный.