Путь океана: зов глубин
Шрифт:
К горлу Витала подступила знакомая горечь, и он скрестил руки на груди.
— Друзья, полагаю, вам известно, как называется то, что вы сейчас предлагаете, и что бывает за исполнение того, что вы сейчас предлагаете?
Мореходы загалдели «да!», «так точно, капитан!» и «да мы только для того и здесь капитан!».
— … и верно ли то, что выбора вы мне не оставили? — улыбнулся он.
— Никакого, капитан! Нет! Пожалуйста, капитан!
Не сдержавшись, Фаусто выкрикнул:
— Да я нам даже Кодекс написал!
— Ну не кретин ли? — Маркиз мученически закатил
Сердце Витала стучало, как бешеное. Он помолчал и, не сдержав многозначительную улыбку, пожал плечами и тихо сообщил:
— Значит нам нужен план.
23. СЛУЧАЙНОСТЬ
До прибытия на Да-Гуа оставалось не более недели.
Список первейших дел консула Альянса Негоциантов вырос до дюжины страниц убористым почерком. На новом месте вникать придётся быстро и полагаться в этом на легкомысленного Антуана как консул она не могла.
Апатия и праздный образ мыслей в последнее время начинали тяготить Селин. Перестать плакать всё не удавалось. Оставаться наедине с размышлениями и увязать в переживаниях собственного одиночества становилось всё невыносимее.
Мысли о Витале не отпускали. Жгучие, мучительно-горькие, они рвали на части истерзанную душу. Не смея разворачивать их в воспоминания, она не имела возможности избавиться от них вовсе, и жестокий, скомканный, их рой всё жалил, жалил, и отдавался глухой неукротимой болью. Селин уже несколько раз ловила себя на унизительных попытках вернуться к поруганному счастью, когда украдкой вынимала из комода его рубаху, в спешке надетую в день их расставания. От запаха, что хранила прохладная ткань, становилось ещё хуже. Но к этой боли примешивалось и абсурдное удовольствие. Придя в себя, де Круа сминала рубаху, заталкивала обратно в бельё и всё тщилась найти разумные объяснения услышанному о Витале от Марсия.
Что она чувствовала? Что осталось на месте огромного солнца её любви? Вина. За надежду полюбить и стать любимой. За слабость и глупость добычи, бросившейся в лукавые руки охотника… За сомнения, выжигающие её душу… За хрупкость и агонию чувства, что выглядело бессмертным… Каждый день Селин завершался самообличением, и куда бы она ни силилась направить оглушённые болью размышления, новый день продолжался всё тем же безысходным страданием. Словно ритуал.
В попытке разорвать этот порочный круг, становящийся привычным, Селин упрямо перечитывала фолиант Фонтенака и записывала для предстоящих встреч с ответственными лицами и советниками всё новые вопросы. Благо, их возникало огромное множество.
В голове до сих пор и не укладывалось, как на острове уживаются фракции, если на континенте они ведут открытое противостояние. Причем Альянсу Негоциантов дорогого стоило выступать арбитром во избежания худшего из возможного: гражданской войны. Как же вышло, что Да-Гуа оказался пристанищем для преступного мира? Судя по письмам с убористыми докладами, извечный нейтралитет Альянса Негоциантов в отношении каждой из фракций получал всё больше вызовов. Да и тёмная лошадка, Мейлонг, ставил в тупик. Однако целью де Круа стало выбрать безупречную стратегию, чтобы удержать этот всё ещё хрупкий, но мир. От ужаса перед неизвестностью внутри всё сжималось. Но тем не менее даже это было куда терпимее страданий по убитой любви.
О коренных обитателях острова, его флоре и фауне практически не было никаких сведений. Зато месторождения драгоценных камней и металлов, интересных как Альянсу Негоциантов, так и прочим городам-фракциям, были прорисованы предельно подробно. Для оценки политической ситуации она решилась опираться на эти сведения, ибо де Фонтенак всегда велел искать материальное обеспечение прежде всяких выводов об идейном и правовом курсе.
Часть земель, ближе к середине острова, вовсе не имела никаких отметок. На самых непрокрашенных, а потому неразведанных, местах изображались лишь фантастические чудища, поверх которых Селин вывела пером знак вопроса и задумалась.
Вдоволь насидевшись над картами, она наконец встала и потянулась. Де Круа присела у туалетного столика и, чтобы развеяться, попробовала себя в простеньком вокализе.
Увы.
Как бы ни пыталась, голос пропал.
Воздух входил в гортань и выходил хриплым свистом.
— Не многовато ли потерь для начала, миледи… — грустно пробормотала она и промокнула глаза.
Вдруг в ушах послышался не то легкий звон, не то зыбкое пение, отдалённо напоминающее эхо. Звук доносился словно отовсюду, и как бы ни искала источник, всё было безуспешно.
В дверь каюты постучали, и Селин вздрогнула.
Карин, понурая, как и всегда, доложила, что капитан велит пригласить миледи де Круа на аудиенцию.
Селин застала Марсия развалившимся в кресле у окна капитанской каюты. Он жмурился на солнце, заходящее за горизонт, и являл собою уют и негу.
Скрыть недовольство в голосе она не сочла нужным:
— Доложили, вы меня вызывали, господин надзиратель. Чем могу быть полезна?
Капитан небрежно закинул назад волосы, неспешно подошел и затворил дверь.
— Да, миледи, я хотел поговорить с вами. После недавнего инцидента вы особенно бледны и задумчивы. Я всего лишь простой мореход и не разбираюсь в тонкостях душевной организации дам. Для собственного спокойствия мне следует убедиться, всё ли с вами благополучно…
Селин пристально изучала его лицо. Капитан же, в свою очередь, внимательно смотрел на неё и явно стремился угадать название каждой из нот плохо скрытых претензий.
— Всё в порядке.
— Довольны ли вы питанием? Обслуга не борз… достаточно ли хорошо выполняет свои обязанности?
— У меня нет нареканий ни к вам. Ни к вашему судну. Ни к экипажу, — предельно сухо отчеканила Селин. — Я могу идти, капитан?
— Давайте без формальностей. Называйте меня Марсий…
— Хорошо. Марсий. Я всем довольна. Могу идти?
— Достаточно ли прилежна Карин?
— Скорее меня утомляет её избыточное внимание. — Селин с трудом сдерживала раздражение. Беседа всё больше напоминала допрос, на котором де Круа старались уличить в том, чего она и сама не знала. Капитан же вдруг выдал: