Путь Проклятого
Шрифт:
Иегуда вспомнил грохот калиг по каменным мостовым Ершалаима – это вкатывались в город ощетинившиеся пилумами промеж сомкнутых щитов манипулы. С треском вылетали запертые двери – выжившие в голоде и междоусобицах горожане гибли под ударами римских мечей. Рёв огня, пожирающего Храм (он был так силен, что мешал говорить за стенами Верхнего города!) не мог заглушить криков тысяч жертв, и Ершалаим гудел от предсмертных воплей, как растревоженное осиное гнездо.
Он тоже должен был умереть тогда, на девятый день знойного месяца ав. Но не умер. Яхве продлил его дни, послав навстречу проклятого Маттиаху.
От
– Я не могу давать тебе советы, – сказал Бен Маттиаху, – ты старше меня и пережил больше. Но я писатель и мое предназначение – рассказывать истории. Многие считают писательство ненужным занятием, а я полагаю, что важнее него нет ничего на свете. Мы приходим и уходим, а книги остаются. Тела наши давно превратятся в прах, но мысли, перенесенные на бумагу, не истлеют. Мы творим историю для будущих поколений, и если перестанем писать, история умрет вмести с нами. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Иегуда кивнул.
Письменный прибор был невообразимо хорош – поистине, Иосиф делал ему царский подарок. Второй точно такой же висел на поясе самого Бен Маттиаху, поблескивая серебряной отделкой.
– Ты знаешь грамоту, – продолжил Иосиф, – и прекрасный рассказчик. Того, что тебе довелось увидеть и пережить, хватит на десять обычных жизней. Расскажи людям свою историю! Ты качаешь головой? Почему?
– Я связан словом.
– Но женщина, которой ты это слово дал, давно мертва!
– Возможно, это так. Мне говорили, что она умерла в Эфесе, в год восстания.
– Семь лет назад? Что тогда мешает тебе?
– Разве мое обещание умерло вместе с ней?
Иосиф пожал плечами.
– Что останется от тебя после смерти, Иегуда? – спросил он негромко. – Кости? Горстка праха? Или книга о твоей жизни? Решать тебе.
– Ну… – протянул старик, закрепляя подарок на поясе, – Теперь-то одна вещь от меня точно останется, даже когда кости мои истлеют! И эту вещь дал мне ты. Спасибо, Бен Маттиаху. И за совет, и за то, что спас меня во время резни. Я не надеялся, что ты будешь просить за сикария у самого Тита, но ты попросил.
Глаза Иосифа на мгновение сверкнули – блеск был острый, стальной, словно на миг в Бен Маттиаху, принявшем вражеское имя – Флавий – вопреки вере отцов, проснулся человек, не так давно защищавший Иотопату.
– Я бы не просил за тебя, – сказал Иосиф Флавий жестко. – И если бы Яхве дал мне силу, я бы уничтожил вас всех, до последнего человека. Посмотрите, что вы – сикарии – сделали с Израилем? Посмотрите, во что вы превратили землю обетованную? Вы так боролись с Римом, что резали друг друга даже тогда, когда
Он вскинул подбородок, и его борода, еще темная, но уже полная серебряных нитей, приоткрыла неожиданно тонкую, мальчишескую шею, на которой нервно ходил вверх-вниз кадык.
– Тебя… Лично тебя, Иегуда, устраивает результат? Тебе нравится чувствовать свою долю вины за то, что Храм, простоявший пять сотен лет, теперь лежит в развалинах? Тебе нравится, что страна обезлюдела, что из ненависти к вам, канаим – непримиримым, евреев режут и в Израиле и за его пределами? Ты рад тому, что вы сотворили? Вы убивали римлян не потому, что они угнетали евреев, а потому, что они римляне! Вы убивали тех, кто старался найти общий язык с Римом! Вы убивали тех, кто был не согласен с вами! Порою я думаю, что вы убивали просто потому, что вам нравилось убивать!
Иегуда стоял, прикрыв глаза старческими коричневыми веками, и слушал. Лицо его оставалось спокойным, кисти рук, усыпанные темными веснушками, он сложил на навершии посоха. Иногда казалось, что он прячет улыбку в бороде, иногда бровь его подергивалась, словно старик приподнимал ее в изумлении.
– Позволь тебе напомнить, Иосиф, – сказал он сдержано и ровно, не обращая внимания на то, что собеседник почти прокричал ему в лицо конец фразы, – что ты много лет был рядом с нами. Не противореча, не борясь с канаим – ты поддерживал нас. Ты, начиная со своей первой миссии в Риме, вольно или невольно делал так, чтобы мы победили…
– Но вы не победили!
– Что ж, и так бывает, – согласился Иегуда все так же спокойно. – Но если бы мы победили, неужели ты не разделил бы с нами нашу победу, Бен Маттиаху? Неужели бы ты и тогда осуждал нас? Или главное для тебя – оказаться на стороне победителя?
Сказать, что Флавий стал бледен лицом – это ничего не сказать. Со стороны могло показаться, что даже вечный иудейский загар потерял свой цвет, и даже природная смуглость, свойственная уроженцам этих мест, выцвела до серого оттенка. Он попытался было что-то сказать, но только лишь несколько раз открыл и закрыл рот, как оставшаяся без воды рыба.
– Я слышал о твоем соперничестве с Иохананом Гискальским – вы старались оспорить первенство друг друга и готовы были совершить любой поступок – геройский или подлый – чтобы стать единоличным лидером движения. Ведь тогда ты не боролся с канаим?
И продолжил, не дожидаясь ответа и не обращая внимания на то, что Флавий, потерявший дар речи, из бледного становится красным.
– Мне рассказывали о тебе, как об одном из вождей восстания. Как о достойнейшем из достойнейших. Как о человеке, речи которого подвигают других на подвиги. Так было до Иотапаты, так было в Иотапате. Я знаю, что ты сражался до тех пор, пока мог. Я знаю, какой выбор ты сделал в минах под крепостью. И я понимаю твой выбор….