Путь Сашки. Гексалогия
Шрифт:
— Ну, пора делать окончательный с тобой расчет. Как ты думаешь, твоя жизнь стоит золотого?
Сашка презрительно скривился и кинул золотой Пиявке.
— Всё?
— С тобой всё. Теперь с Обрубком.
— Я за него с тобой рассчитался с лихвой.
— Это была плата за его спасение. Конечно, он таких денег не стоит, но ты сам назвал цену.
— А сейчас что ты хочешь?
— Шесть лет я, а потом Ржавый кормили этого бездельника.
— Но он отдавал всё, что заработал.
— Плата два медяка в день, а отдавал он меньше. И его
— Кров? Холодный пол. Заботились?..
— Кто же такого вонючку пустит на лежаки? И заботились, волосы стригли, чтобы не выглядел как раб.
— Видел я как стригли. Насмехались. И кормили так, что он с голоду умирал.
— Надо было больше зарабатывать. Он мне должен и я с него возьму.
— Две медянки?
Пиявка покачал головой и ответил:
— За месяц он недоносил по двадцать медянок. То есть полсеребрянки. За год уже шесть серебрянок. За шесть лет золотой.
— За шесть получается тридцать шесть серебрянок.
— А проценты?
Сашка замолчал.
— Значит, так, — продолжил Пиявка. — За Обрубком золотой. Отдашь, долгов больше не будет. Отдашь, отработав на деле.
— С меня взял золотой, ладно, золотой за жизнь. Но кроме золотого я еще и на деле был. Значит, вчерашнее дело идет в оплату за Дара.
— Нет. Вчерашним делом ты отработал проживание в этом доме. Дом — то не твой, а удачи. То есть мой. А сегодня вечером пойдешь ещё на дело.
Сашка поник головой. Да, попал в кабалу…
Днем Сашка был уже у друга. Рассказал ему все, что произошло. И про убийство солдата. И про требования Пиявки.
— Переживаешь. Вижу. Но ты правильно поступил, что выстрелил. Если не ты, то тебя. Я бы тоже так сделал, только мне уже не суждено: нечем. А Пиявка всегда был гнидой. И насчет двадцати медянок в месяц он наврал. Я ведь вначале больше нормы приносил. Маленький совсем был, вот и жалели, кидали в миску. А потом все меньше и меньше. А Пиявке всё было мало. Он меня специально избивал, чтобы выглядел более жалостливо. За эти годы он столько должен был накопить… Ловкач в тот первый день, когда с ребятами тебя ограбил, тебе половину вернул. Так?
— Так.
— А Пиявка в первый день у меня отобрал всё. Даже на одежду посматривал, только она уже вся изорвалась. Чтоб его самого ограбили!
— Постой, Дар. Он же должен где — то хранить свои деньги. Там вчера он сказал подельникам: «Только дураки хранят все в одном месте». Может быть, деньги у него в разных местах? В его доме только часть. Вот только где другие места? Проследить бы. Только как? Увидит, что следим и ножом…
— Сашка. Вот какое дело. Когда мне отрубили руки, Пиявка стал меня брать с собой ходить по городу. Но чаще он заходил в один дом, не дом, лачугу какую — то. Я там стоял на стреме. Что он там делал, я не знаю, но он там был один, это я точно знаю. И мне строго наказывал, чтобы я молчал, иначе грозился уши отрезать.
— И ты думаешь…
— А что ему там делать одному? И зачем скрывать от всех?
—
— Я же маленький был. Стоял на стреме. Никому не болтал. И без рук. Ничего не возьму. Ребята постарше, может быть, и догадались бы. А мне тогда вообще было не до чего. После палача — то.
— Ты найдешь дорогу туда?
— Постараюсь. Через седьмицу заканчивается плата лекарю, и мне отсюда надо будет уходить. Лекарь сказал, что через два — три дня будет снимать повязку. И голова уже не болит. Рана на лбу почти заросла. На месте клейма теперь будет большой шрам. Только ты эту седьмицу, братик, продержись. Хорошо?
— Ладно.
А вечером за Сашкой зашел подельник Пиявки и отвел его на какой — то пустырь. Здесь кроме Пиявки было еще два человека явно бандитского вида. Шило и Таракан, как их назвал Пиявка.
— Будешь стоять на стреме. В случае чего стреляй из арбалета.
А потом Пиявка ушел, оставив Сашку с тремя его бандитами. Сашка думал, что они снова будут грабить чей — нибудь богатый дом, но, к своему удивлению, бандиты так и не вышли за пределы района трущоб. Оставив Сашку на какой — то улочке, они тихонько свернули в переулок. Отсутствовали недолго, вскоре вернувшись. Напарник Пиявки шел налегке, а Шило и Таракан несли что — то большое в мешках за спиной.
— Интересно, что же они украли? — мелькнула мысль у Сашки. А еще через полчаса, вернувшись на пустырь, Сашка увидел ворованное. Это оказались две девочки, одна чуть помладше Сашки, а другая более старшая. Девочки были без сознания.
— Не сильно их оглушили, а? — спросил возникший сзади Сашки Пиявка.
— Не — а, в самый раз. Мы аккуратненько.
— Ну, смотрите у меня! Свою серебрянку получите после того, как со мной расплатятся. — После чего девочек связали и снова засунули в мешки, которые унес вслед за Пиявкой его напарник.
— А куда это он их унес? — спросил Сашка у оставшихся бандитов.
— Так это… продавать.
— Как продавать? — опешил Сашка.
— Как продают? В рабство.
— Да ты не боись, — продолжил другой бандит, Таракан, — девкам повезло. Купит их хаммиец, в гарем, значит. Будут их там и кормить и поить. Красота!
— Да, девкам везет, — поддержал напарника Шило. — На прошлой седьмице мы так же двух парней ошеломили. Вот их в Хаммие отдадут на рисовые поля. А там с рассвета и до заката по колено в воде, да и солнце палит нещадно. Нет, девкам везет.
Сашка злился на себя и молчал. А что говорить — то? Сам виноват, что полез в сообщники работорговцев. Нет, больше он туда ни ногой. Дара на днях забирает и прочь из этого города. В других местах, наверное, не лучше. Но хоть там Пиявки не будет. А ведь точно — Пиявка! Вот как ко мне присосался — не отдерешь.
На следующий день Сашка снова был у Дара и рассказал о случившемся прошлой ночью. Дар помрачнел и сказал.
— Я это знал. Ну, про дела Пиявки. Да и все мальчишки знали. У нас некоторые были из тех семей, которых Пиявка в рабство сдал.