Путь солдата
Шрифт:
– Зачем вы там лезете! Здесь проход! – Звонкий женский голос не успел замолкнуть, как раздался взрыв.
Послышались отчаянные женские визги, сменившиеся стонами. Потом опять разрывы, подряд три-один за другим, и стало тихо. Подбежав к месту взрывов, увидели четыре чернеющие на снегу фигуры. По неестественным неподвижным позам было видно, что женщины убиты наповал. Немного сзади из снега вставал мужчина. Старик был так напуган происшедшим, что вначале не мог говорить. Оказалось – это жители освобожденной деревни, расположенной километрах в восьми отсюда. Прятались в лесу, сейчас возвращались обратно. Потрясенные трагедией, разыгравшейся на наших глазах, мы не сразу решили, что делать дальше.
Женщин уже не воскресить…
Сколько таких – больших и малых трагедий – случалось в лесах и болотах,
Постояв немного и увидев, что мужчина пришел в себя, двинулись дальше.
В пылу наступления "проскоки" артиллеристов за передовую линию – вещь обычная.
В первом дивизионе, командиром которого назначили капитана Кудинова, переведя от нас, только случай спас его и разведчиков. Они вышли к железной дороге, ведущей на Мозырь. Вместе с ними был связист с рацией. На насыпи, рядом со взорванным мостом, перекинутым через небольшую речушку, стояла железнодорожная будка. Она была укреплена со всех сторон рядами бревен. Между ними и стенами будки были засыпаны камни. Верхняя часть одной из стен отсутствовала. Через это "окно" можно было хорошо рассмотреть впереди лежащую местность.
В это время их догнал командир полка со своим адъютантом. Кудинов этому не удивился: полковник был человеком смелым. Любимов приказал Кудинову выслать разведчиков вперед и узнать, есть ли впереди наши стрелковые подразделения. Капитан передал приказ трем бойцам – Велекжанину, Черноголовому и Коржову. Разведчики прошли вдоль насыпи метров пятьсот, осторожно забрались на нее и увидели совсем рядом окапывающихся гитлеровских солдат. Те тоже их обнаружили и обстреляли из автоматов. Разведчики кубарем спустились с насыпи. Когда они подбежали к будке, гитлеровцы на-чали артиллерийский обстрел. Любимов с адъютантом оставались внизу, под насыпью. В будке на нарах сидел Кудинов. Разведчики, забежав в укрытие, легли на пол. Обстрел шел по всем правилам артиллерийской науки – первый снаряд улетел за будку, второй недолетел, тре-тий разорвался почти рядом. Командир полка поднялся по насыпи, ближе к будке – возможно, он тоже хотел спрятаться в ней – и крикнул полушутя-полусерьезно:
– Кудинов, учись! Вот так надо стрелять: видишь, вилочка, сейчас он влепит прямо сюда!
Разведчик Коржов, услышав эти слова, выскочил из будки и побежал вниз, к траншее. Остальные еще коле-бались, не зная, как поступить. Очередной снаряд, жутко свистнув, разорвался на крыше будки. От удара и взры-ва, будка дрогнула, крышу и часть задней стены сорвало. Кудинова сбросило с нар, на разведчиков. Как потом оказалось, его ударил по плечу крупный осколок, про-бил правый погон, шубу и китель. Черноголовому чем-то разбило верхнюю губу и в куски разорвало шинель ниже спины. В валенке на его правой ноге застрял осколок. Сильно ранило Велекжанина. Алалыкина немного оглу-шило, радиста тоже, хотя рация была разбита на мелкие куски.
Первым вскочил с пола Черноголовый. Провел рукой по лицу и, увидя на ладони кровь, взволнованно спросил, обращаясь ко всем сразу и продолжая ощупывать нос, щеки, лоб, как бы пытаясь убедиться, что все осталось на месте:
Что с моим лицом?
Ты свою ж… пощупай, – спокойно, сказал ему уже пришедший в себя, Алалыкин, – у тебя на заду от шинели только дырки остались!
Перевязав Велекжанина, все спустились вниз, в тран-шею. Чудом спасшийся Кудинов, полный еще тех чувств, которые испытывает человек, только что переживший смертельную опасность, гневно сказал командиру полка, словно тот был главным виновником происшедшего:
– Петр Андреевич, ради бога, уйдите отсюда!
И, приходя в себя, понимая, что тот не виноват, доба-вил:
– Зачем же вам рисковать!
Гитлеровцы обстрел прекратили, считая, видимо, что прямое попадание уничтожило находящихся в будке людей. Командир полка, подождав немного, ушел, ничего не сказав Кудинову. Трагикомический эпизод этот рассказал мне Черноголовый.
Для того, чтобы обеспечить успех наступления на Мозырь, командир дивизии решил, помимо удара стрелковыми полками с фронта, провести наступательную операцию на город по правому,
Берег, по которому шло наступление, очень изрезан оврагами и холмами, заросшими мелким лесом и лознякам. Это помогало противнику в обороне, но и способствовало маневру наших подразделений. При попытках задержать наступающих роты обходили врагов с фланга, и гитлеровцы пятились и пятились назад, ближе к Мозырю. Так продолжалось весь день. Взятых у врага оврагов и холмов было столько, что счет им потеряли, но Мозырь был все еще далеко.
К вечеру пришел приказ – усилить темп наступления, во что бы то ни стало первыми ворваться в Мозырь! "Помню, мы, не дождавшись ужина, хотя не обедали и днем, начали решительное наступление, – написал мне Василий Иванович Турчанинов; участник этого боя. – Противник.вначале оказывал серьезное сопротивление, а затем оно заметно ослабло, и все роты стали стремительно продвигаться вперед; к 2-3 часам ночи 14 января вышли в район нынешней улицы Пролетарской, западнее моста через реку. Остальная часть города была взята к этому времени другими частями фронта".
Наш дивизион продвигался слева от города. Когда переправляли гаубицы, ледяной покров Припяти стонал и путал нас звуками образующихся трещин. Но все обошлось благополучно.
В "Правде", которую мы прочитали через несколько дней, был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего о присвоении нескольким частям, в том числе и нашей дивизии, наименования Мозырских.
Москва салютовала войскам, освободившим Мозырь и Калинковичи, двадцатью залпами артиллерийских орудий.
У меня в эти дни произошло большое событие: во время боев за Мозырь я подал заявление о приеме из кандидатов в члены партии. Через две недели, в начале февраля, Николай Борисович Ивушкин вручил мне партийный билет. Начальник политотдела пришел к нам прямо в дивизион, созвал всех получающих партбилеты в штабной блиндаж и вместе с замполитом дивизиона капитаном Павлом Васильевичем Коваленко горячо поздравил нас. Представляя меня начальнику политотдела, замполит не утерпел, похвастался:
– Наш воспитанник; звание получил на фронте. Тот сразу же задал мне вопрос из Устава партии:
– Расскажите о партийных группах, создаваемых во внепартийных организациях.
Устав я, конечно, читал, но тут растерялся, на вопрос не ответил и покраснел, как маков цвет. Николай Борисович разъяснил, что говорится в Уставе, при этом он внимательно смотрел на меня, и, видно, надолго запомнилось ему мое огорченное лицо. Спустя 27 лет после войны, когда я снова увидел начальника политотдела, в 6 часов вечера у Большого театра 9 мая 1972 года, он узнал "отличившегося" при вручении партбилетов молодого, покрасневшего до ушей офицера. Верно говорят: нет худа без добра!
После взятия Мозыря дивизию вернули на правый берег Припяти и бросили выше по реке. Здесь, против Петрикова – маленького левобережного городка, оставался небольшой участок правого берега, где еще находились немецкие войска. Стрелковые полки блокировали его и вышли на берег реки справа и слева.
Наступил март. Потеплело. А у меня, Мартынова, Новикова, бойцов-связистов на душе ледяной ком нетаюшей боли. Случилось большое горе: Гена Беляев тяжело ранен, контужен и выбыл из полка. Когда подходили под Петриков, немцы практически не сопротивлялись. А потери у нас были, и большие. В основном – от противопехотных мин и фугасов. Их до сих пор кругом достаточно. Даже приказ из-за этого особый издан: ходить и ездить на оставленной врагом территории только по проверенным саперами тропам и дорогам.