Путь святого
Шрифт:
– Поиграй мне, - сказала она.
– Или нет, не надо! Лучше я сыграю сама.
Она села за пианино и запела французскую песенку, в которой первые слова были: "Si on est jolie, jolie comme vous..." {Если быть красивой, красивой, как вы... (франц.).} Это была наивная, веселая, очаровательная песенка. Если бы Нолли выплакалась, для нее было бы лучше! Но Ноэль не плакала; она, видимо, вполне овладела собой. Она говорила спокойно, отвечала на вопросы Лилы без всякого волнения и наконец заявила, что хочет домой. Лила вышла вместе с ней и немного ее проводила; ей было грустно, но она чувствовала себя какой-то растерянной. В конце Портлэнд-плэйс Ноэль остановилась и сказала:
– Мне уже лучше, Лила. Я очень тебе благодарна. Я теперь пойду домой и лягу. А завтра приду в госпиталь, как обычно. До свидания!
Лила успела только схватить руку девушки и сказать:
– Милая моя, это чудесно! Мало ли что случается, особенно в военное время!
С этими словами, неясными для нее самой, она отпустила Ноэль и некоторое время следила, как та медленно шла вперед; потом Лила направилась к госпиталю. Она была растрогана и полна сострадания.
Ноэль не пошла домой; она зашагала по Риджент-стрит. В какой-то мере она успокоилась, немножко оправилась - этому помог оптимизм ее видавшей виды кузины; слова Лилы "он не совсем ушел от тебя" и "особенно в военное время" толкали ее на новые размышления. К тому же кузина говорила обо всем вполне откровенно; неведение, в котором Ноэль находилась последние три недели относительно своего физического состояния, рассеялось. Естественно, что она, как и большинство гордых натур, не очень задумывалась над тем, что скажут окружающие; впрочем, у нее было слабое представление об обществе и о том, как судят и что думают люди. Кошмаром висела над ней только одна мысль: какой это будет ужас и горе для отца. Она пыталась успокоить себя, вспоминала о сопротивлении отца ее замужеству, о том, как она озлобилась тогда. Он не понимал, не мог постигнуть, как они с Сирилом любили друг друга! Теперь, если у нее действительно появится ребенок, это будет ребенок Сирила - сын Сирила, это будет сам возродившийся к жизни Сирил! В ней понемногу снова пробуждался инстинкт, который сильнее всякой утонченности, традиций, воспитания; тот самый инстинкт, который толкнул ее так поспешно закрепить их союз - неудержимое биение жизни, противостоящее небытию; и ее ужасная тайна теперь казалась ей почти сокровищем. Она читала в газетах о так называемых "детях войны", читала с каким-то неясным ей самой любопытством. Теперь внутренний смысл прочитанного осветился для нее совсем иным светом. Эти дети были плодом "дурного поведения", они составляли "проблему"; и все-таки она знала теперь, что люди рады им; эти дети примиряли их с жизнью, заполняли пустоту. Может быть, когда у нее будет ребенок, она станет гордиться им, тайно гордиться, наперекор всем и даже отцу! Они старались убить Сирила - этот их бог и все они; но им это не удалось - Сирил живет в ней! Лицо Ноэль пылало, она шагала в гуще суетливой толпы; прохожие оборачивались и глядели на нее - у нее был такой вид, словно она никого и ничего не замечает, - обычно люди, у которых есть хоть немного времени, обращают на это внимание. Так она бродила два часа, пока не очутилась возле своего дома; состояние восторга прошло у нее только в ее комнате, когда она села на кровать, вынула фотографию и стала в нее вглядываться. И тут наступил новый упадок сил. Заперев дверь, она легла на кровать и заплакала, чувствуя себя совсем одинокой и заброшенной; наконец, окончательно измученная, она уснула, сжимая в руке фотографию, на которой не высохли еще следы слез. Проснулась она, как от толчка. Было темно, кто-то стучал в дверь.
– Мисс Ноэль!
Из какого-то детского упрямства она не ответила. Почему они не оставят ее в покое? Если бы они знали, они не приставали бы к ней! Она услышала новый стук и голос отца:
– Нолли, Нолли!
Она вскочила и открыла дверь. Вид у него был встревоженный, у нее сжалось сердце.
– Все хорошо, папа. Я спала.
– Дорогая, извини, но обед готов.
– Я не хочу обедать, я лучше лягу. Морщинка между его бровями углубилась.
– Ты не должна запирать дверь, Нолли. Я так испугался. Я зашел за тобой в госпиталь, мне сказали о твоем обмороке. Прошу тебя - пойди к доктору.
Ноэль отрицательно затрясла головой.
– Ах, нет! Это пустяки!
– Пустяки? Такой обморок? Но послушай же, дитя мое! Ради меня!
Он сжал ладонями ее голову. Ноэль отстранилась.
– Нет, папа, я не пойду к доктору. Что еще за нежности в военное время! Я не хочу. И не надо меня заставлять. Я спущусь вниз, если ты хочешь. А завтра я буду себя чувствовать совсем хорошо.
Пирсону пришлось уступить; но в этот вечер она не раз замечала его тревожный взгляд. Когда она снова ушла наверх, он последовал за ней и настоял, чтобы она растопила камин. Целуя ее у двери, он сказал очень спокойно:
– Как бы я хотел заменить тебе мать, дитя мое!
На мгновение Ноэль обожгла мысль: "Он знает!" Но потом, взглянув на его озадаченное лицо, она поняла, что это не так. Если бы он знал! Какую тяжесть это сняло бы с нее! Но она ответила ему так же спокойно:
– Доброй ночи, милый папочка!
– Поцеловав его, она закрыла дверь. Потом села перед камином и протянула к нему руки. Ее сердце было словно сковано ледяным холодом. Отблески света играли на ее лице с тенями под глазами, на все еще округлых щеках, на тонких бледных руках, на всей ее юной, легкой, полной грации фигурке. А там, в ночи, мимо луны бежали облака. Снова наступило полнолуние.
ГЛАВА VI
Пирсон вернулся в кабинет и начал писать Грэтиане:
"Если бы ты могла взять отпуск на несколько дней, моя дорогая, я бы хотел, чтобы ты приехала домой. Меня очень беспокоит Нолли. С тех пор, как у нее случилось это несчастье, она совсем извелась; а сегодня она упала в обморок. Она ни за что не хочет обращаться к врачу, но, может быть, показать ее Джорджу? Если бы ты приехала, Джордж тоже завернул бы к нам на один-два дня; или же ты могла бы отвезти Нолли к нему, на море. Я только что прочел, что погиб твой троюродный брат Чарли Пирсон. Он убит в одном из последних наступлений на Сомме; он племянник моей кузины Лилы, с которой, как ты знаешь, Ноэль встречается каждый день в госпитале. Бертрам получил орден "За отличную службу". В последнее время я не так страшно занят: мой помощник Лодер приехал в отпуск с фронта и иногда служит в церкви вместо меня. Теперь, когда наступают холода, я чувствуую себя лучше. Постарайся приехать. Меня серьезно тревожит здоровье нашей дорогой девочки.
Твой любящий отец
Эдвард Пирсон".
Грэтиана ответила, что получит отпуск в конце недели и приедет в пятницу. Он встретил ее на станции, и они поехали в госпиталь, чтобы захватить с собой Ноэль. Лила вышла к ним в приемную; Пирсон, полагая, что им с Грэтианой будет удобнее поговорить о здоровье Ноэль, если он оставит их одних, вышел в комнату отдыха. Там он стал смотреть, как двое выздоравливающих играют в настольный бильярд. Когда он вернулся в маленькую гостиную, Лила и Грэтиана еще стояли у камина и разговаривали вполголоса. Грэтиана, должно быть, слишком близко наклонилась к огню: ее лицо пылало, оно даже как бы припухло, а веки были красные, словно она их обожгла.
Лила сказала легким тоном:
– Ну, Эдвард, разве наши солдатики не изумительны? Когда мы снова пойдем с тобой в концерт?
Но она тоже раскраснелась и выглядела совсем молодой.
– Ах! Если бы мы могли делать то, что хотим!
– ответил Пирсон.
– Это хорошо сказано, Эдвард. Но иногда, знаешь ли, полезно хоть немного развлечься.
Он покачал головой и улыбнулся.
– Ты искусительница, Лила. Пожалуйста, скажи Нолли, что мы хотим увезти ее с собой. Ты можешь отпустить ее на завтра?
– На столько дней, сколько потребуется; Ноэль нужен отдых - я говорила об этом Грэтиане. Все-таки ей надо было перестать работать после такого страшного удара, может быть, тут и моя ошибка. Я думала тогда, что лучше всего для нее - работать.
Пирсон увидел, что Грэтиана идет мимо него к двери. Он пожал руку Лиле и последовал за дочерью. Позади себя он услышал восклицание, которое обычно издают женщины, наступив на собственное платье, или если что-либо другое вызовет у них раздражение. В приемной их уже ждала Ноэль; Пирсон, очутившийся как бы в центре треугольника женщин, смутно почувствовал, что глаза их ведут между собой какую-то тайную игру. Сестры расцеловались. Потом все они сели вместе в такси. Даже самый наблюдательный человек, расставаясь с ними дома в прихожей, ничего не заметил бы - разве только то, что обе были очень молчаливы. Войдя в свой кабинет, он взял с полки книгу "Жизнь сэра Томаса Мора"; там были строки, которые ему не терпелось показать Джорджу Лэрду - его ждали в этот же вечер.
Грэтиана и Ноэль поднимались по лестнице, поджав губы и не глядя друг на друга; обе были очень бледны. Они подошли к комнате Грэтианы, которая когдато была комнатой их матери, и Ноэль уже собиралась пройти мимо, но Грэтиана схватила ее за руку и сказала:
– Зайди ко мне.
В комнате ярко горел камин, и сестры стали по обе его стороны, опершись на каминную доску и глядя в огонь. Ноэль прикрыла рукой глаза и пробормотала:
– Я просила Лилу сказать тебе.
Грэтиана сделала такой жест, словно она боролась между двумя сильными чувствами, не зная, какому из них поддаться.