Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Шрифт:
… - Долой, долой туристов…
… - Улыбнитесь, каскадёры…
… - Сползает по крыше старик Козлодоев…
… - Britons — strike home!..
… - Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?..
… - Дороги — как боги…
… - Не вдоль по речке, не по лесам…
… - Прощай, позабудь — и не обессудь…
… - На коня — и с ветром в поле!..
… - Хлопнем, тётка, по стакану!..
…А дорога через ополье всё не кончалась, и жара не спадала. Судя по всему, уже
60.
певали уже через силу, если честно. И вот настал момент, когда последнюю, наверное, песню Север допевал с несколькими самыми стойкими. Остальные вновь уныло растяги-вались в "хвост". Я с каким-то болезненным интересом прислушивался к голосам друзей и думал, что если сейчас не случится что-нибудь сверхъестественное и песня кончится, то начнётся моральное разложение, писк, упадничество, и поднять настроение станет поч-ти невозможно.
Вот сейчас допоют. И крантец.
— Родник, ребята!!! — заорал Серёжка. — Родник!..
…Вы можете себе представить вкус родниковой воды в те часы, когда от жары готова расплавиться кожа?
Родник бил из-под корней здоровенной сосны, росшей в начале крутого косогора — тут был небольшой борок, сухой и чистый. К роднику все бросились разом, обалдев от одного вида воды. Было какое-то идиотское, животное состояние. Все забыли друг о друге — вернее, просто не оставалось сил о ком-то помнить. Но продолжалось это сос-тояние всего несколько секунд — девчонок пропустили вперёд, по рукам пошли мгновенно заледеневшие котелки. Мы пили и не могли напиться.
— Лагерь разобьём здесь, — махнул рукой Саня, — лично у меня сил нет дальше идти.
С ним никто не спорил. Все разбрелись за хворостом или обустраивать место, ски-дывая поклажу и мокрую обувь. Солнце садилось за косогор, по равнине пролегли длинные тени. Вокруг растущей груды хвороста раскатывали сплошным ковром одеяла.
Олег Фирсов, забравшийся дальше всех по косогору, вдруг завопил, чтобы все шли туда, к нему. Похватав оружие, все бросились вверх, спотыкаясь и перекликаясь.
— Волга! Волга! — заорал более членораздельно Фирс. — Эй, тут Волга!
За косогором был обрыв. А под обрывом — влево, вправо и вперёд — отражала захо-дящее солнце речная гладь.
Мы добрались до Волги. Правда добрались.
* * *
Мокрые ноги совали в огонь. Наконец все улеглись вокруг костра. По рукам пошли холодное мясо, щавель и камышовые корни — печёные, но, естественно, холодные тоже.
— Уф, ну и переход, — выдохнул Вадим. — Думал — всё, помру.
— Уже и песен не осталось, — добавил Игорь Северцев и лениво подбросил в пламя хворо-
ста.
— А ты здорово придумал — петь, — одобрила Наташка Мигачёва. — Вовремя.
— Да это не я придумал, — усмехнулся Север.
Если честно — мне всегда нравилось, когда меня хвалят, хотя я умело это скрывал и слыл "очень скромным мальчиком". Но Север промолчал, и я, слегка разочарованно вздох-нув, занялся едой.
— Это же ты придумал, — щекотнул мне ухо Танькин шёпот. Она сидела возле меня и смотрела понимающими глазами. Отсвет костра падал на них как-то так, что глаза лу-чились изумрудным живым светом, и я задохнулся, но тут же бодро отозвался:
— Да ну, ерунда! — подумал и добавил: — Всё равно спасибо… — я помедлил и решился: — Тань… ты очень устала?
Её глаза заискрились, и она, чуть прикусив уголок губы, посмотрела куда-то в сто-рону:
— Пошли погуляем. Я правильно поняла?
* * *
— Волга, — Танюшка чуть шлёпнула босой ногой по воде, слегка плескавшейся у пес-чаного берега. Я стоял чуть позади и сбоку, мучась желанием её обнять. Потом вдруг вспомнилось, как почти месяц назад мы вот так же ходили по берегу другой речушки, и Танюшка думала, что порезала ногу…
— Тут хорошо гулять босиком, — сказал я. — Ни банок, ни бутылок…
61.
— Не то, что на Пурсовке, а? — Танюшка плеснула ногой в мою сторону, но я не принял игры.
— Мы так мало говорили… ну, за эти две недели… — я присел на корточки. Танюшка, по-думав, опустилась рядом со мной, подобрала несколько галек в песке. Подумала ещё, кину-ла одну в воду. Я молча протянул руку, она отсыпала три. Я тоже кинул. Сказал: — Вот и Волга. Если честно, никак не соображу, куда нам дальше…
— А это не всё равно? — Танюшка кинула ещё одну гальку. — Мир большой… Олег, я не хо-чу сейчас про это.
— Извини, — немного смешался я.
— Ничего… Я искупаюсь, а ты подожди тут, ладно? — она, сев на песок, начала стяги-вать джинсы. Я отвернулся и посмотрел вновь лишь когда Танюшка уже входила в воду, касаясь её ладонями разведённых в стороны рук. — Тёплая, — сказала она, не поворачива-ясь, потом гибко подскочила и нырнула. У меня дух захватило — сам-то я плавать не умел и всегда боялся, когда плавала Танька. Но она уже вынырнула подальше, отфыркиваясь и вертя головой. Слышно было, как она смеётся.
Противоположный берег виднелся чёрной полоской, из-за которой выкатывалась луна. Наверху плясали на древесных стволах отблески костра, слышались голоса, смех — похоже, наши отошли от перехода.
Танюшка выбралась наружу и, прыгая на одной ноге, начала натягивать джинсы прямо на мокрое тело. Я молча протянул ей свою куртку, Танюшка благодарно закивала и принялась вытираться ею. А я смотрел…
… - Почитай мне те стихи, — попросила Танюшка, когда мы отошли по берегу поч-ти на километр. — Те, про Жанну…