Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Шрифт:
— Если сделать это быстро, — я отвёл клинки в стороны, — то такой удар неотразим… Коль, займись со всеми самбо, — я вонзил клинки в снег и, достав из перевязи два метательных ножа, отошёл к мишени. Тут же через куртку пробрался холод.
Последнее время я усиленно тренировался в метании и делал успехи. С кистенём — что-то не получалось, а вот ножи слушались меня всё лучше и лучше. Но сейчас, ьросив все три (и попав в цель!), я оставил тренировку и, подобрав оружие, пошёл в пещеру, успокоительно махнув
Девчонки поднялись, но вели себя достаточно вяло, как-то неактивно готовили завтрак и вообще больше делали вид, что занимаются делами по хозяйству. Лично Танюшка вообще ничего не делала — если не считать того, что с вдумчивым видом играла с Ленкой Чередниченко в самодельные шахматы, недавно сделанные Колькой.
— Кто выигрывает? — спросил я, подходя и присаживаясь рядом.
— Первую играем, — ответила Ленка. Танюшка мельком посмотрела на меня и, зевнув, уставилась в доску, расчерченную на плоском камне.
— Тань, я вот думаю, — вновь попытался я затеять разговор, — у нас где-нибудь толстая
161.
кожа есть?
— Есть, — отрезала он, — у тебя. Своя собственная.
Я убито вздохнул. Последнюю неделю Танюшка была какая-то взвинченная и всем недовольная. Когда я попросил её постирать плавки — она их тщательно намочила в холодной воде и этот тяжёлый, мокрый, ледяной комок бухнула мне на живот. На голый, между прочим. Не знаю, что на этот счёт подумали другие, а я почему-то даже обидеться не смог.
— Олег, — уже в спину окликнула меня Танюшка. Я обернулся. — Нет, ничего, иди.
Я ушёл не сразу. Какое-то время глядел на неё — и она отвела глаза.
Игорь Басаргин
Королева моя… Напротив
Не дышу, как перед святыней.
Вы владычица душ и плоти
Всех, кто в дом ваш заходит ныне.
Вам ни в чём не найдётся равных:
Ни в уме, ни в любви, ни в танце.
Что же я на доспехах рваных
Не навёл, так как должно, глянца?!
Вы, картинно вздымая руку,
Поднимаете кубок алый…
Мои песни наводят скуку,
Чуто кривя ваших губ кораллы.
Но о том, кто меня достойней,
Упоённо щебечут гости.
На земле прекратились войны,
Залегли по могилам кости.
Я смешон в старомодной драме,
И мой меч не достоин чести —
Рисоваться в старинной раме
Со своим господином вместе.
Но, всегда оставаясь другом,
Вы велите: "Идите, рыцарь,
К моим верным и честным слугам.
Вам туда подадут умыться."
Я пройду сквозь любые двери,
Я уеду навек отсюда,
Отрекаясь от суеверий,
Как надежд на слепое чудо.
Вы коснётесь оконной рамы
И вздохнёте притворно-тяжко:
"Он всегда был немного странный,
Но он любит меня, бедняжка…"
* * *
Вадим догнал меня метрах в двухстах от нашего лагеря. Это было не особо трудно — я и на настоящих-то лыжах ходил так себе, а уж на самоделках… А вот он лыжником всегда был неплохим, что и доказал сейчас, легко меня настигнув и двинувшись рядом. Просто — молча, ровным спортивным накатом. Я тоже помалкивал, отмахивая руками, только уныло.
В молчании Вадима было сочувственное понимание. Это меня бесило. Потом он сказал:
— Смотри, как вытерло.
Я глянул, куда он указывал — на своё бедро. Чтоб удобней было идти на лыжах, я подвернул полы сделанной Танюшкой зимней куртки, и Вадим показывал на то место, где ножны палаша стёрли кожу штанов до белёсого цвета.
162.
— Да, — равнодушно ответил я.
— Пусть Танька заплату поставит, — сказал он. Я усмехнулся:
— Танька… Кто она мне, чтобы штаны латать? Сам сделаю…
— Олег, — очень серьёзно сказал Вадим, — я вот понять не могу. Ты такой умный парень. И такой дебил в некоторых вопросах.
— Да? — не обиделся я. Мне было как-то всё равно. — Ну например?
— Сергей на год почти младше тебя, — продолжал развивать свою мысль Вадим, — а они с Ленкой ещё осенью подо всеми кустами в округе траву поукатали.
— Знаю, — лениво ответил я, — какой бы я был князь, если б не знал… И, между прочим, знаю и про вас с Наташкой. Только молчу, потому что неё дело.
Вадим намё, кажется, понял, но не унялся:
— Да я не об этом… Ты что, не понимаешь, за что она на тебя взъелась?
— Нет, — честно отрезал я. Вадим сделал большие глаза и постучал по лбу (своему) кулаком:
— Ну ты и ку-ку.
— Хороший звук, — заметил я, — постучи ещё.
Он не преминул стукнуть меня в лоб и заявить:
— Звук ещё лучше. Чистый дуб. Морёный. Она за тебя боится, а ты мало того, что лезешьна рожон — вспомни, что ты отмочил, когда мы отбивали негров?! — так ещё и ведёшь себя как нерешительный кретин. Ты её целовал?
— Не пользуйся тем, что я хуже хожу на лыжах, — попросил я.
— Не могу видеть, как на корню засыхает мой лучший друг. Не лопух, чай… И вообще — поехали-ка обратно, — предложил он, — завтрак сейчас. Или ты к братьям-славянам завтракать намылился? Так это мы только к следующему завтраку поспеем, не раньше…
Я остановился, откидывая капюшон.
— Нравится она мне, Вадим, — признался я. Он смотрел серьёзно и понимающе. — Люблю я её. Давно. Оттуда ещё. Она косо глянет — и мне плохо. Улыбнётся — в душе всё поёт. Понимаешь? Ведь у тебя есть Наташка…