Путь в Иерусалим
Шрифт:
Зима лишь постепенно выпускала Арнес из своих ледяных объятий, и сюда не доходили известия о дружинах, которые снаряжались в Восточном Геталанде или Свеаланде, поэтому настроение Магнуса улучшилось, и в кузницах и плотницких перешли к ежедневным, обычным занятиям. Кроме того, Сигрид успокоила его, сказав, что война едва ли придет к ним в Арнес. Если Эрика сына Эдварда выбрали конунгом свеев, а Карла сына Сверкера — королем Восточного Геталанда, то сначала придется бороться между собой этим двум областям. Здесь, в Западном Геталанде, им останется
Магнус согласился с ней лишь наполовину. Он считал вполне возможным, что один из двоих претендентов сначала обратится к Западному Геталанду, чтобы получить еще одну из трех корон, которыми так Хотел завладеть Эрик сын Эдварда. И тогда придется на что-то решиться. Если с этим сперва придет Эрик сын Эдварда? А если первым пожалует Карл сын Сверкера? Оба варианта были вполне возможны.
Сигрид считала, что в любом случае ничего не изменишь, сидя в Арнесе, попивая пиво по вечерам и рассуждая. Раньше или позже все станет ясно, и тогда, но только тогда, придет время определиться. Магнус пока удовлетворился этой мыслью.
Но когда с крыш капало уже неделю и льды начали таять, в Арнес пришла беда, значительно большая, чем если бы приехал один из двух королей и стал требовать клятвы верности.
Жизнь мальчиков текла теперь спокойно, с соблюдением строгой дисциплины, поскольку послушник Эрленд вернулся в Арнес. С рассвета и до вечерней молитвы их в основном держали в углу зала в длинном доме, где Эрленд вбивал науку в их упрямые маленькие головы. Оба мальчика считали свой труд рабским, поскольку текстов, которые послушник привез с собой из Варнхема, было немного и они касались в основном вещей, которые совершенно не интересовали в Западном Геталанде ни маленьких мальчиков, ни даже взрослых мужчин. Большинство книг представляли собой скучные философские труды. Но цель заключалась не в том, чтобы научить детей философии, для этого они были еще слишком малы, а в том, чтобы они затвердили грамматику. Без грамматики нет учения, без грамматики мир закрыт для понимания, повторял Эрленд, и мальчики, вздохнув, снова склоняли свои маленькие головки над чтением.
Эрленд не роптал на свою судьбу. Однако и ему казалось, что Бог призвал его для более серьезного дела, чем пытаться вбивать знания в непослушные мальчишеские головы. Но он никогда не осмелился бы ослушаться досточтимого отца Генриха. Иногда он с грустью думал, что это задание — лишь тяжкое испытание, которое он должен вынести, или наказание за грехи, совершенные им в мирской жизни, до того, как на него снизошло откровение.
Но день отдыха был священен и для мальчиков. В воскресенье они выскакивали на улицу после утренней молитвы и исчезали из виду, как юркие белки. Магнус и Сигрид предоставляли их самим себе, не желая замечать, что братья проводят этот день не в покое и размышлениях, как предписано Богом.
У Коля, сына раба Сварте, была ручная галка, которая сидела на его плече, куда бы он ни пошел, и он обещал Эскилю и Арну, что они вместе будут ловить маленьких галчат, как только птенцы, выведшиеся в этом году, достаточно подрастут и их можно будет вынуть из гнезда на башне.
Они только что залезли наверх, чтобы посмотреть, сколько там гнезд и сколько уже лежит яиц в гнездах. Оказалось, что яиц еще нет, но они видели, что галки начали обустраивать гнезда, и это выглядело многообещающе.
Эскиль захотел посадить галку себе на плечо и потребовал, чтобы Коль одолжил ему птицу, а тому, естественно, нечего было на это возразить, хотя он и сказал, что галка может испугаться чужака.
Как и опасался Коль, галка внезапно покинула плечо Эскиля, взлетела вверх и уселась на самом краю башни, словно обозревая открывшиеся перед ней просторы и размышляя о том, не покинуть ли ей свою неволю. Эскиль ничего не мог сделать, потому что боялся высоты. Коль не двигался, чтобы не спугнуть галку. Тогда Арн осторожно подполз к краю башни, пытаясь достать веревку, которой была обвязана лапка галки. Однако он не дотягивался до нее, и ему пришлось залезть на обледеневший проем в башне, встать на цыпочки и тянуться все дальше и дальше. Когда он достал веревку и слегка дернул за нее, галка с криком взлетела и словно потянула его за собой вниз, в пропасть. Испуганным мальчикам показалось, что прошла вечность, прежде чем они услышали глухой звук внизу, куда упал Арн.
Скоро весь Арнес наполнился криками и стонами. Безжизненное тело Арна осторожно принесли на носилках в поварню, которую только что покинула после лечения Суом. Когда его положили, стало ясно, что надежды нет. Арн был бледен, лежал без движения и не дышал.
Прибежав из длинного дома, Сигрид была совершенно вне себя, как и любая другая мать, которой бы сказали, что ее сын упал и разбился. Но, увидев Арна, Сигрид внезапно остановилась, замолчала, и лицо ее выразило сомнение. Это не могло быть правдой. Арн не мог умереть таким молодым, в этом она была убеждена с того самого момента, когда увидела, что он родился в рубашке.
Но сейчас он лежал бледный, безжизненный, бездыханный.
Когда чуть позже Магнус опустился на колени возле нее, он уже знал, что никакой надежды нет. В отчаянии он махнул рукой, чтобы вышли все, кроме послушника Эрленда, поскольку не хотел показывать свои слезы рабам и дружинникам.
Теперь просить за жизнь Арна казалось бессмысленным, скорее нужно было молить о прощении грехов, которые навлекли на них кару Божью, считал Магнус. Эрленд ничего не решался сказать по этому поводу.
Заливаясь слезами, Сигрид просила их обоих не терять надежды и молить о чуде. И они тихо покорились, поскольку чудо могло произойти, хотя в этом нельзя быть до конца уверенным до тех пор, пока не попытаешься попросить Бога об этом.
Магнус предложил, чтобы они обратились с молитвой к Деве Марии, ибо она всегда была милостива к их мальчикам.
Однако Сигрид чувствовала в душе, что Дева Мария, Матерь Божья, отвернулась от нее, и погрузилась в лихорадочные размышления, пока ей вдруг не пришло в голову, что святым, который был наиболее близок к Арну, является святой Бернард. Он тогда был совершенно новым святым, и поэтому о его силе на Севере еще ничего не знали.
Послушник Эрленд тут же согласился с этим предложением и стал одну за другой зачитывать молитвы перед коленопреклоненными родителями; совершенно очевидно, что святой Бернард был наиболее близок самому Эрленду.
Когда стемнело, Арн все еще не подавал признаков жизни. Но они не отчаивались, несмотря на то что Магнус как-то пробормотал, что надежды уже нет и что, скорее всего, придется принять Божью кару с печалью, достоинством и раскаянием.
И тогда Сигрид поклялась перед святым Бернардом и Богом, что, если Арн выживет, он будет пожертвован на священный труд Божий среди людей на земле. Она еще раз повторила свое обещание и заставила Магнуса в третий раз повторить его вместе с ней.
Именно в тот момент, когда Сигрид почувствовала, что последняя искра надежды гаснет и в ее сердце, случилось чудо.