Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 3
Шрифт:
– Так вы всё же решились.
– Единственный выход, сестра. Ты видела, что он делает. Будет хуже. Совсем хуже. Для всех корней – дурных, добрых… всех! Показала тебе… хотела, чтобы ты поняла.
– Почему ты сразу не сказала?
– Ты должна ему. Должна ему клятву! Должна ему службу! Не могла сказать. Не тебе, сестра!
«Всесущий», – бормочет Мелони сквозь зубы. И я вспоминаю рассказы малышки Йоллы о какой-то истории с верховным жрецом даарду, когда Гриз пришлось дать ему клятву служения… Значит, Хаата и другие изгнанники решились поднять
– И ты наверняка знаешь, что только так.
– Этот зверь могуч, этот зверь хитёр, паче всех мечей клык его остёр, верь, что щит любой обратишь ты в тлен, коли зверь с тобой девяти колен.
Шёпот даарду дрожит, а на измученном личике за отчаянием теперь ещё – всепожирающая, страстная надежда. Гриз Арделл откликается этой надежде понимающим кивком.
– И в чём они поклялись вам? Отыскать его?
– Не отыскать, нет, сестра… освободить. Они… знают, да.
Хаата словно забывает, что она предатель, что на руке у неё – веретенщик. Делает шаг, словно вырастая в своих серых крапивных отрепьях. И шепчет с загоревшимися глазами:
– Знают, где он… хитрый зверь, прятался, нашли. Теперь только освободить. Чтобы – в нужную руку.
– Но вы не сможете…
– Нет, не мы! Нужная рука нашлась. Нужная Печать. Истинный, кто может его укротить. Понимаешь ли?
Я не понимаю ничего, только сердце стучит и колотится, и аромат роз наплывает волнами – тревожный, острый. Куда идёт этот разговор? Почему Арделл кивает так, будто всё уже сказано?
– Понимаю, Хаата. Теперь последнее. Но перед тем, как проститься – знай, что я отзовусь тебе. Слышишь? Если нужно будет – я всегда отзовусь тебе.
Голос у неё грустный и ласковый, словно растаётся с дорогой подругой. А Хаата в ответ плачет, уже не скрываясь, и улыбается искорёженной, страшной улыбкой того, кто всё решил.
– Ты выполнила приказ о Касильде Виверрент, – говорит Гризельда Арделл. – И ты избегала меня, чтобы я не спросила этого… верно? Кто был во втором приказе? Эвальд Шеннетский?
– Ты.
Хаата чуть стискивает в пальцах шипящую тварь и наконец прорывается в смех – полускрип-полушелест. Смех сотрясает её, и с трудом можно разобрать слова.
– К нему… не подойти… сразу они знали… не хотели показывать, кто… Сказали – тебя. Тебя! И других… чтобы не поцелуй. Чтобы не проснулась. Не позову, сестра! Не зовут оттуда.
Я вдруг понимаю, на что она решилась. Была ли она послана в группу уже связанная клятвой? Или её завербовали позже, когда она уже узнала Гриз Арделл? И уже поставила её жизнь выше своей?
И тут же окатывает варом понимания – для чего даарду всё время держала на виду веретенщика.
– Эти… не кусают, – кивает она на свою ладонь. – Не кусают нас. Если не… попросить.
Глубоко вдыхает, чтобы прошептать ещё что-то – прощание, а может, команду для ядовитой твари на ладони. Но в этот миг Гриз Арделл делает шаг вперёд – и вскидывает ладонь, осыпая себя пылью с бирюзовыми отсветами.
Я давлюсь криком, срываясь с места – поздно, бирюза искрится и окутывает невыносимую варгиню запахом весны, и веретенщик прыгает с ладони Хааты – она не успевает сжать её. Даарду свистит какую-то команду и тоже кидается за ящерицей – но тоже поздно… Веретенщик скользит по полу, будто ртутная капля, подпрыгивает, впиваясь в протянутую ладонь Гриз Арделл.
Та смыкает пальцы.
– Гроски, ящик!
Лайл подскакивает к ней с металлическим ларцом, в ларец вмурованы артефакты, и Гриз одним движением стряхивает веретенщика внутрь, закрывает крышку, бросает: «Морозь!» – всё это я различаю на бегу, не зная – что делать, понимая – она сейчас упадёт…
Она покачивается, но не падает, потом разворачивается и ищет кого-то взглядом, но почти сразу смотрит на меня.
– Янист, – выбрасывает она сквозь зубы. – Хорошо, что вы здесь, Янист!
А потом Гриз Арделл хватает меня за отвороты сюртука и целует при всех, и это обрушивается девятым валом: её обжигающие губы, запах осенних листьев от её волос, которые скользят по моей щеке. И блаженная, горячая волна, которая захлёстывает и отнимает дыхание, смывает напрочь все мысли, кроме жалкого отголоска, маленькой, утлой лодчонки: не может быть, чтобы она… тоже… это всё сказка.
Когда она отпускает меня, щеки у неё окрашены румянцем – а брови нахмурены и глаза широко распахнуты, полны зеленью, словно штормовое море. Она невыносимо, невозможно прекрасна – прекраснее Касильды Виверрент, прекраснее любых виденных мною красавиц, и я стою, заворожённый этой красотой, и могу только смотреть, остолбенев.
– Уходи, Хаата, – тихо бросает Гриз, повернувшись к даарду. – Твоя клятва выполнена – веретенщик меня укусил. Тут уже всё закончено. Теперь иди.
Воздух звенит, будто колокола, и он наполнен розовым благоуханием. В нём без остатка растворяются слова на языке терраантов – напутствие или предчувствие встречи. Отвечает ли Хаата что-нибудь, прежде чем отвернуться?
Закрываю глаза, а когда открываю их, фигура даарду растворяется в зарослях роз, словно сон.
Губы мои горят, а благоухание кажется горьким и оглушает, и я тону в единственной мысли: «Она тоже… тоже!..» И в звенящей, синей глубине шторма – где-то там далеко скрывается тщедушная фигурка даарду… хотя разве её выпустят за пределы поместья?
Но это неважно, и всё остальное неважно тоже – потому что волна, горячая, алая, как розы, смывает весь мир, и остаётся лишь моя невыносимая, взгляд которой мне так важно встретить сейчас – чтобы знать, что я не сплю, что это не яд веретенщика в крови, не безумное видение, что невозможное может быть правдой…
Развившиеся волосы упали ей на лицо. Она нетерпеливо стряхивает их, отворачиваясь к Гроски. Тот баюкает коробку, которую он только что наморозил магией с печати.
Вид у него скорее обречённый, он бормочет: «Предлагал же – по башке и в мешок». Но Гриз Арделл качает головой и ищет взглядом кого-то.