Путь воина. Дилогия
Шрифт:
И рек тогда Серегей, Перунов Гром: «Почто тебе богатство печенежское, неисчислимое, княже? Дни твои исчислены. Мертвому злато – без нужды».
– Во как закручено! – не без восхищения произнес Духарев. – И кто же это, интересно, певцов тех надоумил?
Мыш с Гораздом переглянулись.
– Понимает дело! – одобрительно отметил Горазд.
– Угу! И не скажешь, что варяг!
– Ты на варягов бочку не кати! – огрызнулся Духарев. – Говори, что думаешь!
– А что тут думать! Песни те тебя славят да Свенельда. Ну ты хоть печенега убил, а Свенельд –
– Угу. Ладно, увижу – спрошу.
Ну воевода! Ну хитрая лиса!
Свенельд знал все. И про золото – тоже. Духарев рискнул: доверился. Шила в мешке все равно не утаишь. Слишком многие знают об этом кладе. Вернется Игорь в Киев – что будет? Пойдет слух, что некий варяг золото у князя отнял – Игорь «потеряет лицо». Придется тогда князю брать Серегу в оборот.
«Ты не тревожься, – сказал Сереге Свенельд. – Ты теперь – мой. И послужил мне как никто. Вот и ты теперь положись на меня. Плыви себе в Полоцк, привози своих. Я позабочусь. – И на прощанье напомнил: – Десятая доля – мне. По уговору. Не забыл?»
«Бери хоть половину!» – щедро пообещал Духарев.
«Десятую долю, – строго сказал Свенельд. – Мне лишку не надо, я не Игорь. Мне люди верные нужны. Такие, как ты. А злата еще добудем!»
С тем Серега уехал.
И теперь убедился: воевода Свенельд просто так языком не треплет, за базар отвечает четко.
Пока Серегу знакомили с новостями, за столом народ продолжал веселиться. Бочонок греческого пришелся как нельзя кстати. Серегины девки-челядинки, с молчалового согласия хозяйки, мостились рядом с распоясавшимися дружинниками, звонкоголосый Понятко, опростав рог, затянул на пробу: «Как во славном граде Киеве…»
Отрок-вестник, которого надлежало встретить еще у ворот, стоял на пороге трапезной. Оглядывался, ища хозяина.
Духарев махнул ему рукой.
– Свенельд-воевода велит пожаловать к нему, – сказал отрок.
– Прямо сейчас? – спросил Духарев.
– Немедля.
– Еду, – коротко ответил Духарев.
Глава пятьдесят вторая
«Я ему говорил…»
– Я говорил ему, – рассказывал Асмуд. – Напомнил твои слова, Серегей. Но он только посмеялся: вот мы в Искоростене. И кто нам посмеет помешать? Князя их, Мала, в поруб посадил. Велел дружинникам ходить по дворам, вытрясать из ларей, а кто противиться станет – бить. Много собрали. Вы видели, что я привез. А ему все мало было. Говорит: надо дочиста подобрать, чтоб тебе, Свенельд, не досталось. А Скарпи его еще подзуживал. Я говорю: довольно! Беда будет! А он: ты уж говорил, Асмуд, что нам у древлян беда будет! А у нас полны возы. Вот поеду, еще такой беды наберу. А ты в Киев езжай, к Свенельду, князю древлянскому и уличскому, от Мала-князя, из поруба, привет передай!
И поехали.
А на другой день догнал нас вестник. Говорит: как мы уехали, городские Мала из поруба выпустили. И вышел Мал навстречу князю: уходи, говорит. Вымел уж все
Игорь велел: опять его в поруб, но свои за Мала вступились, навалились кучей. Дружину – кого побили, кого повязали. Князя нашего тож. Спросили Мала: что делать? А тот и говорит: коли повадился волк к овцам, так не успокоится, пока всех не перережет. Так и этот. Если не убьем его, всех нас погубит.
И убили.
Асмуд вздохнул. Выглядел он неважно. Словно враз постарел лет на десять.
– Не убивайся ты, – сказала ему Ольга. – Судьбу не обойти. У мужа моего с древлянами с самого начала неладно было. Едва княжить стал – они уже в сторону от Киева тянули. Потому их под Свенельда и отдал. Вольно ему было со смертью играть! Не мальчик. Седьмой десяток разменял. Что делать будем, бояре?
– Я им покажу, как княжью кровь проливать! – скрипнул зубами Асмуд. – Только вели: завтра ж возьму дружину и древлян этих…
– Погоди! – остановил его Свенельд. – Побить древлян – можно. Но торопиться – не следует.
– А чего ждать? Пока дружина разбежится?
– Пусть бегут, – спокойно ответил Свенельд. – Такие, кто бежит, когда бедой запахло, нам ни к чему.
– Кому это – нам? – сразу ощетинился Асмуд.
– Мне, – сказала Ольга. – И сыну моему, Святославу, которому ты – кормилец названый.
– Искоростень – град крепкий, – сказал Свенельд. – Под его стенами многих положим. Нехорошо это. Подождем. Вызнаем про планы их, что сможем. А древлян я знаю. Им страх праздно сидеть не даст. Они еще себя покажут: высунут свой лисий нос… А тут и мы!
– А ты, Серегей, что скажешь? – княгиня поглядела на Духарева. – Что скажешь, ведун?
Нет, мало она похожа на вдову, только что потерявшую любимого мужа.
– Скажу, что полюдье для народа вообще не очень хорошо, – заметил Духарев. – Лучше, когда каждый знает, сколько с него причитается, и уверен, что лишнего не возьмут. Хочется ли человеку наживать добро, если все равно отнимут.
– Я беру то, что требуется, – возразил Свенельд. – Мне лишнего не надо.
– Скажи это древлянам, – ответил Серега. – Ты взял, Игорь взял, и еще раз взял бы, если бы смог.
– Раз взял, значит, было что брать! – проворчал Свенельд.
– А если отдавать нечего? Что тогда остается? Убивать?
– Ты что же, за древлян вздумал заступаться? – с угрозой произнес Асмуд.
– Не о древлянах речь, – возразил Духарев. – Речь о Правде. Скажи мне, светлая княгиня, ты на своих землях тоже берешь сколько удастся?
– Вижу, к чему ты клонишь, – сказала Ольга. – Слова твои – верные, но я ведь не о том тебя спрашивала. Идти ли нам на древлян немедля или выждать, как говорит Свенельд?
– Да, – сказал Духарев. – Воевода прав. – И, уже чувствуя, как снисходит на него божественная ясность, произнес четко: – Древляне себя покажут, княгиня. Да так, что даже ты удивишься!
Когда, вместе с Асмудом, – Свенельд остался в Вышгороде – возвращались в Киев, Асмуд сказал строго: