Путь воина. Путь меча. Путь дракона

Брэдфорд Крис

17. Гайдзин

— Что с тобой стряслось? — прохрипел лежавший в постели отец Люций.

— Подрался, — отрезал Джек: синяки под глазами не спрячешь.

— Похоже, ты проиграл. Говорил я тебе, самураи — народ безжалостный.

Отец Люций сел и закашлялся в платок. Недавно к кашлю и желтой мокроте добавились лихорадка и озноб.

Помня приказ Масамото, отец Люций настаивал на продолжении занятий с Джеком. Однако священник быстро утомлялся, и после нескольких фраз приходилось делать перерыв.

— Джек,

я боюсь, что, несмотря на все отвары, травы и мази, которыми меня пичкает местный лекарь, недуг берет верх. С таким даже японские доктора не в силах совладать…

Иезуита снова одолел приступ кашля. Лицо священника исказилось болью, и он схватился за грудь. Кашель постепенно затих, перейдя в затрудненное дыхание.

— Мне очень жаль, — ответил Джек: что тут еще скажешь?

Первоначальная враждебность за время занятий уступила место настороженному дружелюбию, и Джек в самом деле переживал за больного священника.

— Не надо меня жалеть. Я выполнил свое предназначение на этом свете и скоро получу заслуженную награду на том. — Отец Люций перекрестился. — Завтра мне станет лучше, а сегодня позанимайся сам. Подай-ка мою книгу.

Джек взял со стола толстую тетрадь и подал ее священнику.

— Вот труд всей моей жизни. — Отец Люций нежно погладил мягкий переплет из кожи. — Японо-португальский словарь. Я составлял его с тех пор, как приехал в Японию, — больше десяти лет назад. Это ключ к их языку и образу мыслей. С помощью словаря братья по вере смогут донести слово Божье до каждого островка Японии.

Водянистые глазки иезуита загорелись огнем религиозного фанатизма.

— Джек, это единственный экземпляр. — Священник внимательно посмотрел на мальчика, прежде чем протянуть ему тетрадь. — Пообещай мне, что позаботишься о книге и, если я покину этот мир, передашь словарь его преосвященству отцу Диего Бобадилле в Осаке.

— Обещаю, святой отец. — Джек не мог отказать умирающему. — Спасибо за доверие.

— Тебе спасибо. Ты хороший ученик, несмотря на еретические убеждения. Твоя мать, наверное, была прекрасной учительницей. С помощью Акико ты еще до Нового года будешь говорить по-японски не хуже настоящего японского мальчишки.

Отец Люций притворно улыбнулся и продолжил необычно сладким голосом:

— Может быть, ты, в свою очередь, позволишь мне заглянуть в дневник твоего отца? Боюсь, что мои дни на этом свете сочтены, и я был бы очень рад почитать о приключениях других людей.

Джек моментально напрягся. Неужели отец Люций предложил ему словарь лишь для того, чтобы получить карты?

Когда Масамото вернул Джеку тетрадь с картами, глаза иезуита загорелись алчным огнем. И с тех пор отец Люций не раз упоминал дневник во время уроков: в надежном ли он месте? где Джек хранит его? не расскажет ли Джек о приключениях отца? нельзя ли взглянуть на страничку из дневника?

— Простите, отец Люций, вы же знаете, это личное и единственное, что осталось у меня в память об отце.

— Знаю, знаю… Ладно. — Кажется, иезуит слишком утомился, чтобы настаивать. — Ты придешь завтра?

— Конечно, святой отец.

В тот день, сидя под вишневым деревом, Джек пролистал страницы словаря. Отец Люций недаром так гордился плодами своих трудов: в тетради были собраны японские слова с переводом на португальский, подробные грамматические пояснения, указания по произношению и заметки о правилах поведения — вот уж действительно труд всей жизни!

— Прошу прощения, Джек. — Акико перешла мостик и приблизилась к Джеку. — Надеюсь, я не помешала?

— Вовсе нет. — Джек отложил словарь. — Рад тебя видеть. А разве сегодня ты не пойдешь нырять за жемчугом?

— Нет, сегодня не пойду, — с некоторым разочарованием ответила она.

— Почему? Ведь обычно ты ходишь каждый день?

— Да… — Акико помедлила, явно взвешивая, можно ли сказать правду. Приняв решение, она опустилась на колени рядом с Джеком. — Мама говорит, что теперь я слишком большая, а женщине из сословия самураев неприлично собирать жемчуг.

— Неприлично? Почему?

— Слишком опасно. Иногда ныряльщиц уносит течением или акулы нападают. Поэтому этим занимаются только крестьяне.

— А ты тогда зачем ныряла?

— Мне нравится. — В глазах Акико загорелся огонь. — Под водой можно увидеть моллюсков, осьминогов, морских ежей и даже акул. Там я могу пойти куда угодно и делать, что мне вздумается. Я свободна… такое восхитительное чувство…

— Прекрасно тебя понимаю, — кивнул Джек. — Я ощущал то же самое, когда «Александрия» шла под всеми парусами и мне позволяли стоять на носу. Казалось, что я мчусь по волнам и могу покорить весь мир!

Они задумчиво глядели на пожелтевшие листья вишневого дерева. Сквозь крону на лица падал солнечный свет.

— Сегодня тебе лучше? — прервала молчание Акико.

— Я прекрасно себя чувствую, спасибо. — Джек явно хорохорился.

Акико недоверчиво посмотрела на него.

— Вообще-то, нос болит ужасно, — наконец признался Джек. — Да и голова тоже, хотя сегодня уже не так сильно.

— Это я виновата. Нельзя было позволять тебе связываться… — Акико поклонилась. — Прошу прощения за поведение Ямато. Он не должен был так поступать.

— Да ты-то чего извиняешься? Ты вовсе не виновата.

— Это случилось в моем доме. Я уверена, что Ямато не нарочно тебя ударил. Просто увлекся.

— Не хотелось бы мне попасться ему под руку, когда он ударит нарочно! — воскликнул Джек.

— Джек, пойми, на Ямато очень давит отец. Масамото ожидает, что Ямато будет таким же искусным самураем, как и его покойный брат. Однако это не оправдывает его поступок или то, что он называет тебя «гайдзин». Извини.

— Да хватит тебе за него извиняться! — Джек слегка разозлился. — И что с того, если он зовет меня гайдзином?