Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии
Шрифт:
Отсутствие индивидуальности у западного человека, индивидуализм и его агрессивная самоизолированность становятся почти решающими факторами в управлении социальной организацией Запада, т.е. в управлении обществом посттрадиционного типа, в рамках которого уже не действуют такие мощные факторы социального управления, как национальная идентичность, культура, духовность и т. п. Таким образом, западное общество целенаправленно воссоздает стандартных по своим индивидуальным качествам и отчужденных друг от друга индивидов, представляющих собою человеческую массу, лишенную какого–либо разнообразия. Нивелирование духовно–психологических особенностей индивидов ведет к их примитивизации, когда человек должен целиком отвечать предлагаемому набору потребностей и соответствующему набору форм их удовлетворения, не выходя за их рамки. Как подчеркивал тот же Г. Маркузе: «Высокий жизненный стандарт в мире крупных корпораций ограничителен в конкретном социологическом смысле: товары и услуги, покупаемые индивидами, контролируют их потребности и замораживают их способности. <…> Улучшенные условия жизни — компенсация за всепроникающий контроль над ней» [3,
Именно поэтому западная квазикультура приобретает форму стандартизованного производства, создавая (как и промышленность) лишь продукты массового потребления. Правящим слоям Запада для эффективного социального управления необходим «одномерный» человек, поэтому западная массовая культура сведена к достаточно примитивному шоу, которое обладает яркой, привлекательной формой, но лишено какого–либо содержания. Она не выходит за рамки развлечения, она рассчитана только на «убивание» свободного времени человека, на расслабление его души и разума, а потому приводит лишь к его внутреннему опустошению.
«Это — практический нигилизм, — констатировал А. Вебер. — В нем заключена тенденция совершить со стороны досуга общий распад человека, раньше замкнутого в себе, заменить его «плебейской массой» в дурном смысле этого слова, которая состоит из душевно раздробленных индивидов. Этих индивидов легко подчинить при их внутреннем распаде средствами демагогии и пропаганды и использовать как манипулируемый человеческий материал» [12, с. 249].
Нивелирование же духовно–психологического и культурного пространства западных народов лишает их не только какой–либо самостоятельности, но и наименьших проявлений традиционности, что, в свою очередь, создает предпосылки к этническому разложению и вырождению культуры, являющейся сугубо национальным феноменом. Подобное развитие ситуации обусловлено необходимостью глобального управления конгломератом западных стран и стран, попавших в зону влияния Запада.
КОМФОРТ И ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ
Жизнь западного человека протекает между стремлением заработать (любым способом) как можно больше денег и стремлением потребить как можно больше материальных благ. Эти два фактора и формируют в основном его личность. Данная особенность имеет свое отражение на концептуальном уровне. Американским социологом Лестером Уордом (1841 — 1913) была разработана доктрина мелиоризма, так называемая наука об улучшении и усовершенствовании социального строя. Размышляя в духе Бентама, Л. Уорд определил мелиоризм как улучшение социальных условий путем точного расчета, в котором человек не удовлетворяется смягчением существующих страданий, а стремится создать такую ситуацию, при которой страдание было бы вообще невозможным. Естественно, что отсутствие страдания в его представлении представляет собой полное удовлетворение возрастающих потребностей человека, т.е. неудержимое стремление к потреблению через обогащение. В том же направлении мыслил и один из основателей американской социологии Уильям Грэхем Самнер (1840–1910). Повторяя своих идеологических предшественников, британских мыслителей, он заявил: «Собственность желаема; она выполняет позитивную роль в мире; то, что некоторые должны быть богатыми, наглядно демонстрирует тот факт, что остальные могут стать богатыми; она есть то, что придает мужество в предпринимательской и индустриальной активности. Борьба за собственность есть борьба за свободу» [13, с. 41]. Таким образом, американская социология «научно» подтвердила западное представление о человеке как существе, которому самой природой уготовано жить в ритме наживы и потребления. Естественно, что все выходящее за рамки данной бинарности автоматически приобретет в сознании человека вторичное и подчиненное значение. В связи с этой психологической особенностью В. Зомбарт заметил: «Живой человек с его счастьем и горем, с его потребностями и требованиями вытеснен из центра круга интересов и место его заняли две абстракции: нажива и дело. Человек, следовательно, перестал быть тем, чем он оставался до конца раннекапиталистической эпохи , — мерой всех вещей» [ 14, с. 131].
Перестав быть «мерой всех вещей», западный человек сам становится вещью, которая имеет определенную цену и которую можно купить или продать. Он в полной мере осознает себя как вещь. «Авторитарный, одержимый, накопительский характер, развитие которого началось в XVI веке и который продолжал преобладать в структуре характера, по крайней мере средних классов общества, до конца XIX века, медленно уступил место рыночному характеру <…>, — писал Э. Фромм. — Я назвал это явление рыночным характером. Потому что в этом случае человек ощущает себя как товар, свою стоимость, не как «потребительскую стоимость», а как «меновую стоимость». Живое существо становится товаром на «рынке личностей» [15, с. 152]. А так как конъюнктура рынка постоянно изменяется, то, чтобы ей соответствовать, приходится постоянно изменяться и самому западному человеку. Она перестает быть чем–то определенным, приобретая превосходные свойства мимикрии. «Личности с рыночным характером… не имеют даже своего собственного «Я», на которое они могли бы опереться, ибо их «Я» постоянно меняется в соответствии с принципом — «Я такой, какой я вам нужен», — подчеркивал Э. Фромм. [15, с. 153].
В данном случае рыночная мотивация усиливается целенаправленной обработкой масс СМИ, направленной на примитивизацию духовной, интеллектуальной и психологической сфер жизнедеятельности западного человека. Гипертрофированное пропагандой сознательного индивидуализма, его шаблонное «я» постоянно изменяется, подстраиваясь под ситуацию, и в результате человек оказывается лишенным «самости» — того духовного стрежня, который определяет чувство личностной идентичности. «Кризис идентичности» — это кризис современного западного общества. Он вызван тем фактом, что его члены стали стандартными инструментами, чувство идентичности которых зиждется на участии в деятельности безликих корпорации или гигантских бюрократических организаций. А там, где нет аутентичной личности, не может быть и чувства идентичности.
Превращаясь в максимально эффективный «винтик» глобальной машины западной цивилизации, предназначенной добывать материальные блага, западный человек сознательно и бессознательно умерщвляет все те стороны своей жизни, которые как–то могут препятствовать его системному функционированию, ограничивая им сферу своих интересов и интеллект. Последний же был сведен к совокупности определенных привычек, которые оказывают содействие эффективному выполнению тех функций, которые обеспечивают возможность зарабатывать и потреблять, т.е. разум становится сугубо инструментальным, не обремененным задачей понимания. Интеллект западного человека рассчитан на максимально оптимальное решение практических задач, которые перед ним ставятся, но он не в состоянии проанализировать, нужна ли данная задача вообще, тем более сформулировать ее самостоятельно. Таким образом, индивид превращается в беспрекословного исполнителя, лишенного способности задавать «ненужные» вопросы даже самому себе. В результате социальные отношения в западном обществе в значительной степени стали походить на армейский порядок, прикрытый демагогией о торжестве «свободы личности». Как писал С. Московичи: «От них ждут решения, но не вопроса, чему оно служит, полезно оно или вредно. В глазах всех эти вызывающие восхищение специалисты и знания представляют верховенство средств над целями, тот факт, что можно разумно рассуждать со всей объективностью о том, «как делать», вместо того, чтобы спорить и волноваться о том, «для чего делать» [1, с. 443].
Другой стороной инструментального интеллекта становится сужение кругозора человека и отсутствие какого–либо интереса к миру как таковому. В информационном спектре инструментального интеллекта оказывается лишь то, что связано со сферой зарабатывания денег и их траты. На концептуальном уровне эта психологическая особенность нашла свое отражение в так называемой философии прагматизма — инструментализма. Основатель прагматизма Вильям Джеймс в своих роботах отразил картину разнообразного мира, в котором люди способны познавать лишь частичные и ограниченные истины, — истины, которые приносят им практическую пользу. Развивая идеи В. Джеймса, Ч. Пирс прежде всего, типично по–американски, отнесся к центральному вопросу любой философии ~ к проблеме истины и ее критерия. В его философии истина оказалась за рамками гносеологии, трактуясь как единство мысли и действия. Пирс, как и любой прагматик, концентрировал внимание на тех практических возможностях, которые содержатся в предмете. Он подчеркивал, что конечное благо закладывается в процессе «роста разумности», который обеспечивает человеку успех в практической деятельности. Прагматизм, таким образом, концептуально свидетельствовал о том, что в рамках западной цивилизации господствующее положение занял человек–делатель, ориентированный на манипуляцию с окружающей реальностью, человек, заинтересованный в расширении спектра возможных действий по достижении практических результатов.
Подтверждением этого стало развитие концепции инструментализма Джона Дьюи, у которого «познание вообще», «теория реальности вообще» были отвергнуты в пользу так называемого «эмансипированного эмпиризма», «практического познания». Главной категорией инструментализма стало понятие «опыт». Причем «опыт» не вообще, а «опыт» в частности, непосредственно связанный со «здравым смыслом янки». Его концепция имеет следующую характеристику: «Факел инструментальной философии Джона Дьюи есть не что иное, как здравый смысл янки, практический путь анализа повседневных ситуаций и проблем в терминах их разрешения. Джон Дьюи обвенчал философию с практической жизнью и сделал народную традицию янки характеристикой современной жизни, и благодаря ему эта традиция стала единственной величайшей силой, влияющей на сознание и характер XX столетия» [13, с. 95] [71] . Его целеустремленная энергия была направлена не только на академические круги. Бурную деятельность относительно распространения идей инструментализма он развил в сфере американского образования. В связи с этим Д. Дьюи заметил: «Я хотел, во–первых, держать молодежь под влиянием системы образования как можно дольше… во–вторых, целью должно быть развитие индустриального интеллекта…» [13, с. 101] [72] .
71
Своеобразным подтверждением того,что Дьюи удалось блестяще «обвенчать философию с практической жизнью», является то, что он преподавал четырем из пяти братьев Рокфеллеров, в том числе Дэвиду и Нельсону.
72
В конце двадцатых годов прошлого века Дьюи находился в СССР для помощи в организации советской системы образования. Насколько успешной была его миссия, неизвестно, однако после того, как он вернулся в США, его последователи были репрессированы.
Усилия Д. Дьюи не были напрасными, и доктрина прагматизма стала методологической основой средней и профессиональной школ США. Более того, философия прагматизма очень быстро вышла за академические рамки, превратившись в философию американского народа. Таким образом, инструментальное сознание западного человека, как средство для достижения материальных благ, оказалась закрепленным идеологически [73] .
Не меньшее значение здесь имеет и рационализм. Абсолютизация рациональности в современном западном обществе доведена до абсурда. Примером этого может быть упомянутый выше Уильям Грэхем Самнер, которой заявил, что совершенствование общества — это результат развития рациональности. И подобное утверждение не является случайным, так как совершенствование западного общества прямо зависит от развития рациональности.
73
Двадцать процентов всех суперинтендантов американских школ и сорок процентов руководителей учительских колледжей получили степень в Колумбийском университете, где Дьюи проработал много летвдолжности декана.